ГОЛУБКА С ОЖЕРЕЛЬЕМ

На подоконник опустился голубь. Белый, с коричневато-желтым ожерельем.
Меня это особенно не удивило. Оттого, может, что в округе осталось еще немало частных домов, голуби то и дело попадаются на глаза. Да и чем нынче городского человека удивишь? Уж во всяком случае - не голубем. И золотистых видели, и белых, и желтых, и просто голубовато-сереньких, и с ожерельем, и без. Но голубь ли это? С таким-то роскошным ожерельем! Такое красивое - скорее голубке к лицу.
Уткнулся я в свою рукопись и продолжил работу.
Должно быть, прошло немало времени, во всяком случае, о голубке я забыл, но поднял голову, а она все там же, за стеклом на подоконнике. Наверное, так и не шевельнулась, сидит, грудку выпятила. Сказал бы, на солнышке греется, но день пасмурный, к тому же с севера холодом потянуло. И это - в середине лета!
Она тоже подняла голову, слегка повернулась, должно быть, почуяла, что за ней наблюдают. Глаза, похожие на две росинки, уставились на меня. Самое большее между нами - метра два. Сидим, ни звука. Словно идет состязание: кто кого пересмотрит, кто кого победит. За двойным стеклом - она, голубка с ожерельем, по эту сторону - я.
Вдруг отчего-то мне стало неловко. Все-таки человек я, а сижу и с птицей тягаюсь. Она, бесхитростная, сидит на ветру, замерзла, вон и лапки красные, как свекла. И в тот же миг переменился взгляд ее туповато-равнодушных глаз-росинок. Словно теплый яркий свет брызнул из них. Я невольно  встал и заходил по комнате.
Голубка тоже отвела глаза, поднялась  и тоже с какой-то даже степенностью в походке зашагала вдоль подоконника. Дошла до конца и повернула обратно. «Тук-тук» стучат коготки по настеленной жести. Что это? Передразнивает меня? Шаги становятся все уверенней, стук по жести все громче. Конечно, передразнивать, он и не думает. Это я так по своей человеческой мнительности рассудил. Просто у ней тоже затекли ноги, и  она решила пройтись.
Должно быть, от неловкости пробудилось в душе сострадание. Я взял ломоть хлеба и осторожно, чтобы не спугнуть ее, открыл балконную дверь. Но как бы осторожен я ни был, голубка вспорхнула с подоконника и перелетела  на перила в дальнем углу балкона. Сидит, чуть повернув голову, и следит за мной. Достаточно одного шага или одного неосторожного движения - она вспорхнет и скроется из глаз. А этого почему-то очень не хочется. Я, раскрошил хлеб, насыпал его на подоконник и ушел в комнату.
Степенно сидела голубка, не торопилась, ждала, когда я закрою за собой балконную дверь. Лишь убедившись, что я не учиню какой-либо хитрости, легонько взмахнула крыльями и перенеслась обратно на подоконник, ещё раз глянула по сторонам и принялась клевать хлебные крошки. Снова загремела жесть. При этом голубка не забывает бросить через стекло взгляд в комнату. Порою, укладывая удобней крылья,  легким поклоном выражает мне благодарность. Склюнув последний кусочек хлеба, она вновь перелетел на перила. Но теперь устроилась не в дальнем углу, а поближе. Я принял это как знак доверия и позволение выйти на балкон. Видно, я уже весь отдался воле залетной голубки с роскошным ожерельем, вышел, как она ожидала, и накрошил хлеба еще.
Голубка снова принялся клевать. Должно быть, теперь она сыта,  улетать не спешила. Вскинув голову, глянула через стекло и, словно пересчитывая мелкие перышки возле крыльев, принялась чистить в них клюв. Не торопясь, с удовольствием и очень аккуратно. Вскоре встряхнулась: вот, дескать, и с этим делом покончено! Вновь, склонив голову, уставилась через стекло. Затем, раздув перышки на горле, несколько раз дернулась, будто ее вдруг одолела икота.
Я тут же, сделав вывод, пошел на кухню и принес в чашке воды. Осторожно открываю дверь, а в душе сомнение: а вдруг я ошибся, а вдруг ей вода совсем не нужна? Нужна ей твоя вода с хлоркой! Земля от вчерашнего дождя еще не просохла, лужи повсюду. Наелась и ничего больше не хочет. Чуть не так, фр-р-р - и нет ее. Не то, что птицы, многие люди такие. Нужен ты кому - так и вьются рядом, прошла нужда - их и след простыл. А она - всего лишь птица. Раздумывать не станет - вспорхнула и улетела.
Но птица снова удивила меня. Только я ступил на балкон, а она… возьми да и сядь на плечо! Стою в растерянности, не знаю, что делать, шевельнуться боюсь. Такое доверие! Сидит голубка на моем плече и воркует…
Сколько длилось такое мое состояние, я не знаю. Но и в этот раз голубка сама выручила меня. Проворковала что-то вроде « молодец, оправдал доверие» и, взмахнув крыльями возле самого уха, перелетела на руку, державшую чашку с водой.  Затем в последний раз испытующе глянула мне в глаза, дескать, не ошибаюсь ли, и сунула клювик в воду.
Это было впервые, что вольная птица свободно сидела на моей руке. О прирученных птицах или тех, что сидят в клетке, я не говорю, они другие. У них в глазах стеклянной пленкой застыла тоска. А эта вольна, на высоте восьмого этажа пьет воду с руки, но миг - и рванется в простор. Оттого и в глазах ни тени страха нет. Я другой рукой коснулся ее крыльев, провел по белым перьям, погладил пуховое коричневато-желтое ожерелье, не мог я лишить себя такой радости…
Назавтра в то же самое время голубка с ожерельем снова опустилась на подоконник. Так нежданно-негаданно у меня появился новый друг…
Возможно, тут-то и можно бы поставить точку. Однако, случай с голубкой с коричневато-желтом ожерельем напомнила другое происшествие, которое лежало в сундучке моей памяти, уже полузабытое.
Случилось это года три назад. Мы тогда только что переехали сюда, на новую квартиру, совсем в другой конец большого города. Все чуждо, непривычно. Лето клонилось к осени. Каждое утро выхожу спозаранок и бегу к расположенному неподалеку старому аэродрому. Я здесь не один, кто вот так же на тихих дорожках совершает пробежку. Но знакомых никого, я их не знаю, они меня. Ни рукой никто не махнет, ни головой не кивнет, бегаю в одиночестве.
В одно такое утро и произошел случай, поразивший меня. Бегу я потихоньку себе, и вдруг возле самых ног упал кусок высохшей глины. Ударился и разлетелся на несколько маленьких кусочков.  Я вздрогнул и остановился. Огляделся.  Самое удивительное, что никого не видно, ни спереди, ни сзади. И дерева или кустарника, за которое можно было спрятаться, поблизости нет. Минуту я стоял, озираясь, не зная, как понять, на кого подумать. Так, в недоумении, и побежал дальше.
Ладно, этим бы все и кончилось. Назавтра в то же время, и, можно сказать в том же месте, всего в метре от меня снова ударился кусок глины и разлетелся маленькими кусочками. И опять ни одной живой души поблизости. «Нет уж,  - сказал я себе, - чего не хватало! Чтобы каждый день тебя обстреливали! Выведу я этого шутника на чистую воду!» Сказал и прямиком направился к бугорку, который находился метрах в пятнадцати в стороне от тропы. Может, какой-то прежний знакомый решил подшутить. Но сколько ни искал, не то, что человека, даже маленькой птички не обнаружил. Словно в землю провалились, ни звука, ни вздоха. Спрятаться тут негде. Стало тревожно. Я повернул домой. Пробежка уже не в пробежку, а потом и работа была не в работу.
Прошло несколько дней. Однажды утром, когда рассветные лучи купались в росе, я снова побежал по той дорожке. Не спешу, бегу в обычном  ритме. Стараюсь быть спокойным, но чем ближе становится то место, тем сильнее начинаю волноваться. Неужели опять посмеют издеваться надо мной, опять швырнут  в меня куском глины? Бегу, а сам быстро посматриваю по сторонам, порою оглядываюсь назад, вдруг кого-то захвачу врасплох. Где же он спрятался? Или они? Добежав до того места, которое для меня уже стало грозным, угрожающим, где уже дважды в меня запустили комьями глины, я невольно остановился. Вперед-назад посмотрел, бросил взгляд  по сторонам.
Ну, бросайте! Только уже потом не бросите, этот ком  будет последним. Так продолжаться не может, я ведь не в прятки играть пришел. Не затем бегу, что пятки чешутся, а для того, чтобы размять тело перед долгим днем, бодрости набраться. Нашли с кем шутить!
И в этот самый миг, когда я стоял и крутил головой по сторонам, упал ком глины, твердой, как камень. И не на дорожку упал, не в траву на обочине, а шлепнулся прямо мне на макушку. Кто? Что? Как? Зачем? Откуда? Ответ нашелся тут же. С отчаянным карканьем: «Кар-кар, я здесь!» - надо мной пролетела черная ворона. Улетела и даже не оглянулась.  Долетев до одинокой ивы, росшей по другую сторону большого поля, она перестала махать крыльями, еще раз громко каркнула и опустилась на верхушку. Из листвы вырвалось громкое карканье и долго не умолкало. Товарищи поздравляли ее с победой.
Ком глины, угодивший прямо в темя, встряхнул мою память. И я вспомнил то утро, когда вышел на пробежку в первый раз. Когда я добежал до этого самого места, то увидел, что на тропинку, словно черное облако, опустилась стая ворон. Я, не раздумывая, мол, другого вам  места нет, как на дороге,  поднял что-то твердое - то ли камень, то ли глину - и запустил в них. Попал или нет, не знаю, но стая с криком поднялась и, сердито переговариваясь, полетела и села на эту самую иву. А я  побежал дальше, напрочь  выбросив все это из головы.
Выходит, несколько дней они преследовали меня и, наконец, настигло меня воронье возмездие. Вон ведь как торжествуют, через все поле слышно их.
С того дня меня оставили в покое, никто на темя камень не бросал. О поучительном уроке, который преподали мне черные вороны, я пытался рассказать и дома, и на работе. Все смеялись, но никто мне не верил. А коли другие не верят, то и я понемногу забыл. Голубка с ожерельем напомнила про этот случай…
Об этом, наверное, и говорят: долг  платежом красен. Это я на собственном темени узнал. И смысл вовсе не в том, что голубка белая, а ворона была черной.
И все же хорошо, когда, спустившись с неба, перед твоим письменным столом садится голубка. Вот и сегодня она прилетела снова. Белая голубка в коричневато-желтом ожерелье.