Крушение

На сцену, почти без разрешения, на ходу препираясь с Лигачевым, поднялся незнакомый мне человек. На удивление смел и упрям. В поношенном коричневом костюме. Представился Владимиром Исаковым. Избран народным депутатом от Свердловска.
— Уважаемые товарищи, прошу выслушать меня внимательно, — обратился он к залу.
Видно, желая угодить большим начальникам, сидящим за столом президиума, заполнившие зал руководители без всякой причины начали шуметь, пытаясь помешать Исакову.
Положение Исакова сложнее моего. Волнуется. На лице и шее появились красные пятна. Несколько раз делал вид, что поправляет очки. Видно, ждал, когда зал хоть немного успокоится...
— У вас есть что сказать? — чуть повысил голос Лигачев. Потом обратился к сидящим в зале: — Давайте, товарищи, не будем нарушать демократию, послушаем товарища. Давайте...
— От имени делегации Свердловской области кандидатом в Председатели Верховного Совета России предлагаю Бориса Николаевича Ельцина. Сегодня, в период перестройки и нового мышления, надо избрать человека, способного увлечь за собой народные массы, завоевавшего симпатию людей. Ельцин — единственная личность, обладающая всеми этими качествами...
Владимир Исаков высказался убедительно и заразительно. Затем прошел в зал и сел где-то в середине. Вам, наверное, приходилось видеть, как смотрят на человека, появившегося невесть откуда и испортившего все застолье. Таково было отношение зала к Исакову. Следуя примеру других, оглянулся и я. Оказалось, что на несколько рядов сзади нас сидел Борис Ельцин. Вижу его впервые. То, что Ельцин высокого роста, успел заметить, когда он, чуть приподнявшись, пропустил Владимира Исакова.
Столько дней прошло после этого, сколько воды утекло! Борис Николаевич не забывает тех, кто сделал ему добро. Исакова избрали Председателем Совета Республики. Избрали и... крепко пожалели. Исаков оказался профессиональным, грамотным юристом, смелым, честным и прямолинейным. Вы, наверно, помните, как против авторитарной политики, которую повел Борис Ельцин, одним из первых из парламентского руководства, вместе с шестью другими, выступил Владимир Исаков. Подручные московские журналисты всячески поносили его, называя «шестеркой», навешивая другие обидные ярлыки. Все шестеро выступивших были «съедены» — один за другим. Светлана Горячева и Борис Исаев лишились должностей заместителей. Исакова ожидала такая же судьба. Не дали спокойной жизни и Вешнякову с Сыроватко. Сумел уберечься от дождей и ветров только один персонаж — Рамазан Абдулатипов. Впрочем, об этом человеке — хитром и умном, непотопляемом Рамазане — у нас разговор еще впереди...
Кстати, Владимир Исаков тоже не потерялся. Но за место под солнцем — я это могу сказать с уверенностью — он боролся сам. Наделенный недюжинными природными способностями, талантом юриста, он всегда находился в центре внимания. Снятие с должности не сломило его цельную натуру. Будучи в открытой оппозиции к власть имущим, он был избран в Думу, а там стал председателем комитета.
Удивительная шутка — судьба. Она опять свела нас с Владимиром Исаковым, сделала единомышленниками. И эти теплые отношения продолжаются по сей день, мы с ним по соседству живем в одном доме, часто встречаемся, откровенно беседуем, у нас так много общего, хотя знакомство началось с противостояния.
...А совещание в Центральном Комитете еще не завершилось. На трибуну поднимался то один, то другой оратор. Говорили быстро и горячо, но сказанное в памяти не сохранилось.
Впрочем, говорил и первый секретарь Свердловского обкома партии. Заметил, что Владимир Исаков выступил не от имени свердловчан, а по своей инициативе. Аргументированно доказывал, что такого человека, как Ельцин, нельзя допускать до столь высокого поста. Видимо, старался угодить членам Политбюро. Впрочем, наверное, говорил не только ради них. Он, похоже, хорошо знал Ельцина и открыто называл многие его отрицательные качества. Упомянул, что Ельцин мстителен и коварен. Справедливым ли было выступление, нет ли — сказать трудно. Но когда Ельцин был избран Председателем Верховного Совета, этого товарища сняли с работы, а вскоре с треском лишили и депутатского мандата.
Если мне не изменяет память, на Первом съезде народных депутатов кандидатура Ельцина прошла только с пятого голосования. И то с превышением в два голоса. А какое было оказано при этом давление на народных депутатов! Сколько было дано обещаний! Законы, Конституция были позабыты... Газетчики, работники радио и телевидения запутали мозги не только депутатам, но и всему обществу, всей стране, будто околдовали ее. В тот самый день, когда был избран Председатель Верховного Совета, Борис Николаевич Ельцин вызвал меня к себе и сделал предложение стать его первым заместителем.
— Спасибо, — сказал я. — Но это невозможно, я не верю, что ваше предложение искренне. Да и не нужно это мне. В конечном счете, я к этой работе не готов. Хватит с меня и того, что пошутили в Центральном Комитете.
— Предложение серьезное и продуманное. Прошу вас его принять.
Я оказался в очень неловком положении. Но, решив, что мне терять нечего, сказал:
— Я ведь, Борис Николаевич, в первом туре проголосовал против вас. И многие об этом знают. Я, наверное, не смогу работать с вами...
— Это не важно. Предложение — продуманное. Мы будем работать одной командой, — проговорил он и похлопал меня по плечу. — Вот ведь какой ты! Давай, хватит сомневаться.
На этом мы расстались.
На другой день, когда готовились к избранию первого заместителя, у дверей Большого Кремлевского дворца меня подозвал к себе Мухаммат Сабиров, который тогда работал Председателем Совета Министров Татарстана.
— Как дела, Ринат? — спросил он.
— Терпимо, — сказал я. И тут же понял, что мой собеседник собирается сказать что-то очень серьезное.
— Ну как, будешь участвовать в голосовании?
— Предложение есть. Но изберут или нет — трудно сказать.
— Послушай меня, — сказал Сабиров довольно серьезно и, я бы даже сказал, строго. — Если выставят твою кандидатуру — откажись.
— Почему? — невольно вырвалось у меня. — Почему это я должен отказаться? Я же дал согласие. Знаю, что не изберут, но отказаться не могу, Мухаммат Галлямович. Не обижайтесь на меня, я вас уважаю, но послушаться сейчас не могу.
— Ты такую глупость не сделаешь, — сказал он, стиснув зубы, в его голосе послышались угрожающие нотки.
— Это ваше личное мнение?
— Понимай как хочешь. Но оно окончательное и должно быть выполнено.
— Я не марионетка, Мухаммат Галлямович. Не могу на каждое предложение вытягиваться и отвечать «слушаюсь». Я уже дал слово Ельцину. Да к тому же ваше личное мнение...
— Нет, не так... Это мнение Центрального Комитета, если уж хочешь знать.
— Как?! — почти вскричал я удивленно. — Так ведь они сами втянули меня в эту игру.
— Может быть... Но ситуация изменилась. Теперь нужен другой человек, чтобы противостоять Ельцину.
— Я этому не верю, — сказал я. Дело в том, что всего минут за пятнадцать до этого у меня была встреча с ответственным работником Центрального Комитета, заведующим отделом Бабичевым. На случай если будет предложена моя кандидатура, они даже подготовили мое выступление. Ведь концы с концами не сходятся!
— Значит, ты идешь против мнения Центрального Комитета, — сказал Мухаммат Галлямович.
— Нет, — ответил я, — я остаюсь самим собой.
— Не считаешься и с мнением руководства республики, — гнул свое мой собеседник, становясь все строже.
— Нет, — и я стоял на своем. — Я против не иду. Я сегодня утром в вестибюле гостиницы «Россия» встретился с Минтимером Шариповичем Шаймиевым. Он пожал мне руку и сказал: «В добрый час».
— Ну ладно, раз так, смотри сам, — довольно сухо сказал Сабиров. — Я тебя предупредил. Учти, что татарстанская делегация будет голосовать против тебя.
Мы попрощались. Я прошел в зал съездов Большого Кремлевского дворца и уселся в одном из последних рядов. Настроение было преотвратное: мне казалось, что подо мной качнулась земля. В этот миг я был одинок и несчастен. «Почему согласился, — не давала покоя мысль. — Впрочем, еще не поздно прийти к иному решению. Но неудобно. Сколько было разговоров. Сколько колебаний... В конечном счете, я дал обещание Ельцину. Да и Сабиров, наверное, не от себя лично говорил. Что же они в таком случае играют со мной? Я ведь в самом деле не марионетка, чтобы можно было дергать за веревочку».
— Будь что будет, — сказал я про себя и с каким-то упрямым ожесточением решил рискнуть.
Настроение, однако, из рук вон скверное. Пытаюсь думать о чем-то, но мысли перепутались, ничего не разберешь. Оглядываюсь по сторонам. И кажется мне, что все кругом следят за мной, обращают внимание. Как потом выяснилось, это было действительно так. Секрет раскрыл один депутат, которого я тогда еще не знал (позднее мы с ним работали в одной комиссии и подружились. Кадыр-Оол Алексеевич Бичелдей затем стал спикером парламента Республика Тува, а сегодня депутат Госдумы).
— Вы Ринат Мухамадиев, не так ли? — сказал он, подойдя ко мне.
— Да, это я.
Он положил передо мной листок бумаги.
— Это вам знакомо?
— Нет, а что это?
— Это? — переспросил он, встретившись глазами  с моим вопросительным взглядом. — Это пачкотня какая-то. Грязная писанина. Должно быть, провокация. Не обращайте внимания.
То была ксерокопия статьи из газеты «Комсомолец Татарии». Не аноним. Подписано Талгатом Бариевым. Читаю. Статья, наспех написанная явно по чьему-то заказу, чтобы очернить меня, обвиняла в национализме и карьеризме...
— Где это вы взяли? — спрашиваю депутата, все еще стоявшего рядом со мной.
— Вот там, у двери, раздают. Всем депутатам, — сказал он и отошел.
Не знаю, кому понадобилась эта трехкопеечная статейка в двухкопеечной гезетенке, но ее распространяли целую охапку.
Статья была откровенно ничтожная. Но подействовала она на меня, надо честно признаться, как гром среди ясного неба. Заказчик и исполнители, можно сказать, добились своего.
Я был ошарашен оперативностью моих «друзей». До того дня мне еще никогда не приходилось читать о себе такие вещи. Но впредь к таким пасквилям стал привыкать. Меня закаливали и приучили к ним земляки, в основном бывшие приятели. Их писали в основном одни и те же беспринципные лица, открыто служившие руководящим кругам Республики Татарстан, журналисты и литераторы весьма посредственные, такие, как Т. Бариев, А. Мушинский и Р. Миннулин. Зато били они всегда в самое ответственное время и в самый решающий час. Били, нет, скорее всего, плевали мне в лицо, в душу, в сердце. О Боже, сколько грязи, сколько вони от них...
Но в тот момент я еще был таким наивным простаком, как трехкопеечная монетка. Коли меня поддержал сам Генеральный секретарь ЦК КПСС, думал я, должны поддерживать и другие. Ничуть не подозревал, что мое неожиданное выдвижение могло стать основанием для подковерной возни вокруг моей персоны.
Оказывается, именно в тот же самый день, когда меня в Москве принял Михаил Горбачев, в Казани в аппарате высшего руководителя Татарстана подыскали подходящего автора-шабашника и заказали ему эту статью. При том, что с этим автором я даже лично не был знаком. На другой день его пасквиль уже был сдан в набор. И в нужный момент по просьбе «трудящихся» эта самая заказная вещь была отправлена в Москву, в Кремль и размножена тиражом в полторы тысячи экземпляров, роздана всем без исключения вновь избранным, пока еще друг друга совершенно не знающим народным депутатам.
Кому же все-таки эта статья так срочно понадобилась? Кто был заказчиком? Я не то чтобы догадываться, даже представить себе еще не мог. Оказывается, этот самый заказчик в тот день чуть ли не с утра и до вечера находился рядом со мной. Делал вид, что болел за меня, подбадривал и советовал, радовался и возмущался вместе со мной. Вот такие лица и такие нравы, оказывается, у них там в большой политике, дорогой мой читатель...
Позднее, спустя пять лет, все тот же сомнительный журналист Талгат Бариев, после того как я был выдвинут кандидатом в депутаты Татарстана, снова опубликовал свой очередной опус обо мне в той же газете, сменившей свое название уже на «Молодежь Татарстана». На этот раз обвинял меня в том, что я настроен «пророссийски», ставя меня рядом с Василием Лихачевым. Спасибо за то, что на этот раз сблизил меня с достойным уважения человеком. В обоих случаях редактором газеты была Римма Ратникова. Она теперь большой начальник — председатель Союза журналистов Татарстана. Дослужилась, но она не осмеливается смотреть мне в глаза. Что же поделаешь, не все решаются не выполнить указание сверху. Вот так-то!
...Скоро должен начаться съезд. Среди множества бумаг наткнулся на текст выступления, который мне принесли представители ЦК. Начал читать. Красиво написано, но я это не буду говорить. Если прочту, стану всеобщим посмешищем. Я стал готовить свое собственное выступление. Тем более что никогда до этого не читал речей, написанных другими, не стану и впредь.

*  *  *

Признаюсь честно, я был патриотом СССР, любил и безгранично был предан идеалам той моей Родины. Подавляющее большинство из нас были воспитаны тогда в таком духе. Верили в могущество страны, верили в ее светлое будущее. Верили в целом, что греха таить, и в мудрость высших руководителей страны.
А оказалось, что этой нашей любимой Родиной в большинстве управляли уже давно оторванные от народа морально и духовно разложившиеся личности. Возможно, не все, но таких была масса, и вот эти самые «таковые» успели превратиться в своего рода касту, в касту неприкосновенных, которым было все дозволено.
Пока народ не поднимая головы трудился, строил социализм и был занят мечтой о строительстве коммунистического будущего, эта самая «каста» приспособилась к хорошей и беззаботной жизни, почувствовала вкус к большим деньгам и прогулкам по миру. Многим из них было наплевать не только на народ, но и на судьбу Родины в целом.
В дни Первого съезда народных депутатов РСФСР я воочию убедился и на собственной судьбе пережил их двуличие, продажность и приспособленчество. Целый ряд ответственных работников ЦК КПСС и других государственных структур служили и угождали тогда двум, а то и трем господам одновременно. Из дверей ЦК КПСС они прямиком бежали к демократической оппозиции. Все передавали, все докладывали, т. е. предавали своих везде и всюду. Продажности и политической проституции не было предела, ими были заражены все, начиная от самого Генерального секретаря до самых простых инструкторов райкомов. Эта самая продажность особенно предметно проявилась в процессе выборов Председателя Верховного Совета РСФСР. Если бы чиновники из аппарата ЦК КПСС хотели добиться своего, то в первые дни работы съезда, на мой взгляд, минимум 75 процентов из депутатов были готовы их поддерживать. Но они мутили, крутили и вертели, специально и во всем подчеркивали свою нерешительность и мягкотелость. На пост председателя одна группа секретарей и зав. отделами ЦК выдвигала Власова, а другая почему-то вдруг стала симпатизировать и активно пропагандировать Полозкова. Выдумывали еще какие-то другие фамилии. И ни один из них, ни по каким параметрам перед Ельциным Б. Н. не смотрелся. Это они хорошо знали и делали специально, нет никакого сомнения.
В это самое время за всем этим из своей ложи в Большом Кремлевском дворце спокойно наблюдал сам Горбачев. Он-то видел, знал все это, не мог не знать. Но упрямо держался чуть в стороне.
Съезд упрямо не избирал Б. Н. Ельцина и во второй и в третий раз. А его вопреки всем делегатам все выдвигали и выдвигали. Сам заведующий орготделом ЦК КПСС Бабичев стал наконец пропагандировать Ельцина. За него вели пропаганду заполонившие залы Большого Кремлевского дворца журналисты, работники секретных служб, представители посольств зарубежных стран, словом, все кому не лень. И в результате не мытьем, так катаньем добились нужного результата — наконец-то с перевесом в два голоса Ельцина избрали-таки Председателем Верховного Совета РСФСР.
На дожность своего первого заместителя Ельцин прежде всего выдвинул меня. Альтернативно были предложены кандидатуры сотрудника Центрального Комитета Рамазана Абдулатипова и первого секретаря обкома Хакасии Штыгашева.
И вот я получил возможность выступить с самой высокой трибуны страны. Говорил о том, что сам действительно думаю, ни к кому не приспосабливался. После тайного голосования ни один из кандидатов не прошел... Конечно, трудно было рассчитывать на поддержку российских депутатов после того, как я в своем выступлении излагал требование, чтобы Татарстан стал равноправной союзной республикой. Вероятность моего избрания, впрочем, оказалась бы минимальной даже в том случае, если бы я выступал за единую, неделимую Россию.
Настроение, конечно, прескверное, не без этого. Не дождавшись перерыва, я покинул зал. Во дворе Кремля присел на скамейку рядом с памятником Ленину. День стоял солнечный. Кругом цвели тюльпаны, пели птицы. Но не успел я вздохнуть спокойно, наконец оставшись один, как ко мне подошли двое мужчин. Один из них был мне знаком, только я не помнил его имени.
— Асланбек Ахметович, — протянул мне руку знакомый.
Я чуть подвинулся в сторону, предложив ему место рядом с собой.
Асланбек Аслаханов сел. Я знал, что он генерал, занимающий большой пост в московской милиции.
И тут я обратил внимание на его спутника, как-то застенчиво стоявшего чуть в стороне. Лицо его было бледным, словно бескровным. Я прежде всего и обратил внимание на эту его бледность.
— Это мой земляк, Руслан Хасбулатов, — сказал Аслаханов. — Профессор Института имени Плеханова.
Хасбулатов подошел ближе. Я приподнялся и протянул ему руку.
— Мы голосовали за тебя, — сказал Асланбек Аслаханов. — Но что делать, русские нас не любят. Но ты не расстраивайся.
— Спасибо, — сказал я. — Да я особо и не надеялся, что выберут.
— Вот что, — сказал Асланбек, переходя на дружескую ногу. — Ельцин теперь ищет себе заместителя среди представителей национальных республик. Если сможешь, предложи Руслана, поддержим его. Он будет нашим человеком. Ко всему прочему, он еще всемирно известный ученый-экономист.
— Попробую, — пообещал я и в тот же день выполнил свое обещание.
Конечно, Руслан Хасбулатов мог подняться и другим путем, но еще через два дня я поздравил его с избранием на пост первого заместителя Председателя Верховного Совета, и он ответил, что благодарен мне.

*  *  *

В один из вечеров кто-то постучал в дверь моей комнаты в гостинице «Россия». Открыл. На пороге стоял молодой, невысокого роста человек с черными усами и приветливо улыбался. На госте темно-синий в белую полоску спортивный костюм...
— Привет, — говорит он. — Ты меня узнаешь?..
— Вроде узнал. Сергей Шахрай?
— Он самый. Можно зайти?
— Конечно, добро пожаловать, Сергей Михайлович.
— Ну ты брось, называй просто Сергеем. Если разрешишь, то и я буду обращаться к тебе просто Ринат. Коротко и красиво — Ринат...
Шахрай поставил на стол бутылку коньяку и закуску.
— Я зашел познакомиться, посидеть, поговорить. Чует мое сердце, нам суждено стать друзьями...
— Ну раз суждено, тут уж ничего не попишешь. Остается сесть и выпить...
Весь вечер мы провели вдвоем, беседовали. Коньяку как раз хватило. С этой поры мы с Шахраем начали через каждые два-три дня поочередно ходить друг к другу в гости. Он хотя и был москвичом, тоже жил в гостинице «Россия». У Шахрая, работавшего заведующим лабораторией в Московском государственном университете, в то время не было даже квартиры в столице. Со своей семьей он жил в Подмосковье в тесной комнатушке.
Борис Ельцин держал нас обоих постоянно в поле зрения, предлагая разные руководящие должности. Шахрая он хотел видеть своим заместителем. Меня же предложил на пост председателя Совета Национальностей. И... в очередной раз я не был избран. Шахрая тоже прокатили. Притом неоднократно. Но вскоре мы стали председателями комитетов и членами Президиума.
Мы постоянно общались с Ельциным. И в эти дни мне пришлось узнать немало его положительных качеств. К примеру, сохранилось в памяти одно воспоминание, связанное с днями работы Первого съезда народных депутатов. Как-то меня разыскал Наиль Махиянов, избранный от Нижнекамска, он был одним из самых молодых депутатов. Хорошо подготовленный, самостоятельный, здравомыслящий, смелый.
Только жаль, что этого весьма перспективного и высокообразованного парня в течение долгих лет руководство Республики Татарстан обходило стороной и в упор не хотело замечать и видеть вокруг себя. И ему на всех выборах, где он участвовал, регулярно ставили палки в колеса. Их, конечно, настораживала подготовленность и самостоятельность Наиля Махиянова. Плюс ко всему он еще и ученый-химик. А наш Шаймиев депутатские кресла и руководство районами доверяет больше ветеринарам и сельхозработникам. И аппарат Президента РТ сегодня возглавляет ветеринар. Коли и кадры расставляют ветеринары, они же и руководят крупными городами, районами республики, это дает основание сделать вывод. Выходит, ветеринары — лучшие специалисты для работы с людьми.
Кто знает, а может, такими легче управлять и властвовать над ними.
— Ринат-абый, — обратился он ко мне по-татарски. — Требуется ваша помощь. У Спасских ворот стоит муфтий Талгат Таджетдин со своими помощниками. Их не пускают в Кремль. А ему хочется встретиться с Борисом Николаевичем. Говорит, что вопрос очень важный...
У коменданта Кремля взяли пропуска. Муфтий и его помощник были одеты в зеленые чапаны с эмблемами духовного управления. И те, кто пропускал их через ворота, и те, кто допускал в Большой Кремлевский дворец, смотрели на них с удивлением и даже с подозрением. Видя все это, я почувствовал в душе тайную гордость. Пусть все видят — это наши идут! Благородные цвета, со вкусом подобранная одежда. И рост, и внешний вид, и внушительная осанка. Не обделил их Всевышний.
По широким мраморным лестницам поднялись на второй этаж, прошли мимо изваяний со множеством Георгиевских крестов. Мы шли, напоминая зеленые волны луга, плавно перекатывающиеся вперед. По сторонам духовенство не смотрит. Подбородки вскинуты вверх, бороды торчком, а взгляд устремлен только вперед. Все расступаются. Сила ауры муфтия безгранична.
На полном ходу спрашиваю у Таджетдина:
— Неужто дело такое серьезное? Удастся ли нам поговорить с Ельциным... Дни-то у него такие суматошные.
— Дело серьезное, нужен сам Ельцин. И незамедлительно, — ответил он.
Мы вошли в зал, сплошь состоящий из зеркал и хрусталя, он является красой и гордостью Кремлевского дворца. В зал, носящий имя Екатерины Великой. Муфтий сел в роскошное кресло, стоящее рядом с зеленым столом в самом центре зала.
— Я жду здесь, — с достоинством сказал он и посмотрел на часы.
Меня восхитило, как гордо и свободно он держит себя. Мы вот уже десять-пятнадцать дней ходим по этому дворцу, по этим залам и до сих пор не можем избавиться от застенчивой скованности. Сколько бы ни убеждали себя, что уже освоились, но то и дело совсем некстати невольно подкашиваются ноги...
В работе съезда был перерыв. Вернее, он уже подходил к концу. Сказали, что Ельцин прошел в комнату президиума, но к нему не подступиться. Его обступила свита и те, кто желает ему услужить. Общение закрыто и для журналистов. Я подошел к одному из приближенных Бориса Николаевича — Илюшину, рассказал суть дела. Но он только покачал головой:
— Сам подумай. Через несколько минут продолжится съезд. Вопросов, требующих решения, — по горло. Он сейчас не сможет оторваться...
Я и сам вижу, что надежды никакой. Но ведь муфтий очень торопит. Как я ему объясню? Тут я поднял глаза и уставился на Ельцина. Разговаривая с другими, он как-то через головы взглянул в мою сторону. Взгляды наши случайно пересеклись. И он поднял руку, приветствуя меня. Я потянулся к нему. Раздвинув кольцо окружения, Председатель Президиума Верховного Совета России, протягивая руку для приветствия, направился ко мне.
— Ты что так в стороне стоишь? Ты духом не падай, будь тверже, — сказал он, пожимая мне руку. Тогда как раз шла полоса моих «избраний и неизбраний». И он намекал на это.
Пока Ельцин не повернулся и не отошел, я набрался смелости и решился сказать:
— Борис Николаевич, у меня ведь к вам дело.
— Что там у тебя? Говори, — сказал он.
— С вами хочет встретиться главный муфтий мусульман Европейской части России и Сибири Талгат Таджетдин. Он там... Вас ждет, — сказал я, кивнув в сторону Екатерининского зала.
Ельцин посмотрел на часы. Сжал губы, давая понять, что времени в обрез...
— Что, так срочно?
— Очень...
И он не стал реагировать на обращенные к нему: «Борис Никоваевич... Борис Николаевич...»
— Где он, веди меня к нему.
Муфтий приветствовал Ельцина стоя. Сели друг против друга, обменялись вежливыми фразами о здоровье.
— От имени всех мусульман России я поздравляю вас с избранием на пост Председателя Верховного Совета России, — сказал Талгат Таджетдин и тут же взял быка за рога. — Я к вам пришел с просьбой чрезвычайной важности, Борис Николаевич.
— Что случилось? Какая нужна помощь? Рассказывайте...
— В Москве собралось более трехсот правоверных мусульман, паломники, следующие в Мекку... Мы сегодня же должны отправиться в путь. Это наше первое священное путешествие за семьдесят лет. Все было заранее обговорено, получены обещания. Но вот сегодня нам говорят, что самолетов нет.
Ельцин поднял голову. Окликнул помощников.
— Доведите до сведения министра гражданской авиации Бугаева, чтобы самолеты были готовы без единого часа опоздания. — И тут же обратился к муфтию: — Сколько вам самолетов понадобится?
— Два самолета ТУ-154.
— Вы слышали?! Два ТУ-154. О выполнении распоряжения пусть министр лично доложит мне через час. — Ельцин посмотрел на Таджетдина. — Считайте, что этот вопрос решен.
— У нас есть еще один.
— А что еще?
— Нам необходимо обменять деньги из расчета одна тысяча долларов на каждого паломника, — сказал муфтий. — А нам отвечают: «Долларов нет!» Конечно, мы можем уехать и без валюты. Король Саудовской Аравии готов принять нас как своих гостей, бесплатно. Но мы, граждане великой державы, предпочитаем ехать за свой счет.
— Вызовите министра финансов России, — сказал Ельцин.
Министр не пришел — прибежал через несколько минут. Ельцин объяснил ему суть дела.
— Такого количества долларов у нас нет, — сказал министр финансов. — И никогда не было, обмен такой суммы запрещен по закону.
— Я вам советую выполнять мои распоряжения, товарищ министр, — чуть повысил голос Ельцин.
— Ничего не могу поделать, Борис Николаевич. Валютой ведает только министр финансов СССР.
— Раз так, иди отсюда. Почему ты считаешься министром? Нефть российская, татарстанская, башкирская. А долларов нет... А есть заместитель у этого министра? Если есть, пусть идет сюда.
Побежали разыскивать заместителя министра, министр же стоит рядом.
— Борис Николаевич, может, переговорю от вашего имени с товарищем Павловым?..
— А кто вы такой? — сказал Ельцин, давая понять, что не собирается его слушать. — Вы не министр, я вас знать не знаю. Уходите...
Тот вконец смешался и отошел. Только что был министром, а теперь остался его тенью, безработным. Никто за ним не последовал, не посочувствовал, кому он нужен, если уже не министр.
Тем временем, запыхавшись, подбежал его заместитель. Распоряжение было отдано ему. Не знаю, понял он указание или нет, но ничего кроме «будет сделано» не сказал.
«Хорошо, Борис Николаевич... Да, Борис Николаевич...»
А вот этот обязательно станет министром. Он просто рожден для этой должности... И действительно, долго ждать не пришлось — его назначили.
И вопрос с валютой для паломников на этом был решен. Правоверные мусульмане России под руководством Талгата Таджетдина на двух ТУ-154 поднялись в воздух с аэродрома «Шереметьево-2», направляясь в Саудовскую Аравию. Доллары были найдены. Нетрудно понять, что означала в то время тысяча долларов для каждого отъезжающего.

А перерыв, объявленный в работе съезда народных депутатов, затянулся тогда ровно на пятнадцать минут. Многие, кажется, этого и не заметили.