Тени в сумерках

Глава 1

— Будь девушка на восемнадцать дней старше восемнадцати лет, я с ней рядом не сяду. А зачем, для чего мне старуха! — сказал, гордо посмотрев на окружающих, Фалях, стукнув при этом по столу рыхлым кулаком. — Да разве умеете вы жить?! — оглядел он собравшихся.
Спорить с ним никто по этому поводу не собирался. Да и незачем было препираться с начальником. Каждый здесь знал свое место и, подыгрывая Фаляху, тихо, почти беззвучно хихикнул. Надо же как-то отреагировать на шутку вожака.
Не знаю, правду он говорил насчет девушек или нет. Мы ведь не всесильны и знаем друг о друге совсем немного. Но бесспорно то, что сегодня мир, хоть небольшой, оказался в руках Фаляхов и им подобных. И потому живет он, Фалях, хвала Всевышнему, на широкую ногу, так, как хочет душа его. Коли пожелает мяса змеиного поесть, для него найдут и принесут. Ибо он сегодня глава города, он управляет махиной со стотысячными щупальцами, подхлестывает жизнь, двигает движимое и недвижимое.
В последние годы он сильно сдружился с сухим вином и, похоже, изменять ему не намерен. Да, выпивает он сухое, красное и только привезенное из Франции. И еще надо твердо помнить одно. Если ты зовешь его в гости, то знай, должен быть чек из парижского или иного магазина Франции, а так же билеты в оба конца. А одними печатями на пробках его не провести. Все, что привезено откуда-либо, скажем рыба — из Дании или Голландии, должно иметь свой товарный знак, свое доказательство принадлежности. Если этого не будет, то дела твои плохи. Он может встать и уйти, оставив твой стол и твоих гостей. Сомнительная пища не для него. Если таким угостишь, то и замечать тебя, и здороваться перестанет. Хорошо, если на этом завершатся ваши с ним отношения. А что, если с этих пор, с этого дня он совсем перестанет тебя замечать? Тогда как быть? А ведь ни один из тех, кто попал в его немилость, не смог продержаться в бизнесе, тем более преуспеть. И нет у тебя будущего в этом городе. Никто не сумел помимо него устроить свои дела, получить место под солнцем и набить свою мошну.
Но в этом доме и в этот вечер вряд ли было возможно найти что-либо недостойное высокочтимого гостя. Да в этом никто и не сомневался, ибо хозяин данного собрания — Алмаз, не просто бизнесмен, но и не семь и даже не семьдесять семь, а большее количество раз испытанный, «свой в доску парень».
Только получил Алмаз согласие Фаляха, как на своем личном самолете облетел пол-Европы. И об этом гостю известно. Хоть открыто он об этом никому и слова не проронил, но, когда считал нужным, в разговорах, как бы между прочим, вклинивал эпизоды своей поездки, где и что находил, где купил экзотичное и дорогостоящее. И, конечно, большой гость также чувствовал теплое и сердечное к себе отношение со стороны хозяина приема.
Однако чем же недоволен господин Фалях — Фалях эфенди?
Кто ему не по душе в этой компании? Отчего он так нерв­ничает? Видя беспокойное состояние высокочтимого, и все остальные избранные чувствуют себя неловко и не могут полностью расслабиться, чувствуют стеснение душевное. А Алмазу и того хуже. И как ему быть радостным?! В таком случае душа вон может вылететь легкой пташкой. Побелело его багровое лицо, кровь сбежала. И стало оно похожим на картошку, перезимовавшую в погребе, сморщилось и сжалось, впали щеки глубоко. Хорошо, если все добром закончится. А если?!
Чем же недоволен Фалях? Хлебнет вина дорогого и неожиданно для гостей, пугая их, выдаст многоэтажный русский мат, да еще вдобавок об стол громыхнет. И все повторяет одно и то же: «Да я, будь девушка хоть на восемнадцать дней старше восемнадцати лет, близко не подойду».
Что он хочет этим сказать Алмазу и почтенным гостям?! Отчего это он так капризничает? Хоть бы причина какая была. А что, остальные меньше его видели или женщин меньше его хотят, хороших и молоденьких?! Разве дело тут в восемнадцати днях? Да будь она и еще раз плюс восемнадцать, дело разве в этом! Кажется и не пьян, дурак ни дурак, боже, спаси — сохрани от гнева начальствующего... До этого он никогда не показывал свой нрав, не ругался, не своевольничал, не дрался... К чему бы это?!
Если так пойдет, то вечер будет сорван и посиделки до полежалок не дойдут... А за трапезным столом сидят не дураки случайные, а все люди нужные, серьезные, бывалые. И среди них самый нужный он, Фалях! Равно нужен он всем здесь сидящим. И если ты перестанешь быть ему нужным, то все, даже родные на тебя не оглянутся, пройдут мимо и в сторону твою не посмотрят.
Ночной праздник вяло продолжался. Каждый с беспокойством наблюдает, как накаляется обстановка, каждый ожидает конца представления, чем все завершится. Наверное кто-то втайне и радуется, видя как расстраивается застолье Алмаза. Мало ли таких, которые тайно считают деньги в чужих карманах и радуются, когда они убывают.
И, когда был поднят очередной бокал в честь высокого гостя и предложен тост, Алмаз решился, была не была, шепнул Фаляху: «Хозяин — господин мой. Я из Парижа для Вас привез небольшой сувенирчик, может, выйдете, посмотрите... оцените...»
С перепелкой во рту застыл на мгновенье Фалях. Любит он приглашения да подарки.
— Что же ты, дорогой мой, до сих пор молчал, что ж не показывал, — сказал он, довольно потирая руки о белоснежное полотенце. С большим удовольствием величественно приподнял огромное чрево над столом и гостями.
Увидев, как он поднимается с места, остальные гости тоже в трепете стали подыматься со своих мест.
— Нет! — сказал Фалях, подняв руку. — Не беспокойтесь, ешьте, пейте — веселитись и тосты свои в мою честь продолжайте, а я с Алмазом эфенди пройдусь в соседнюю комнату, ненадолго... Дело есть важное, государственного масштаба, понимаете ли…
Да разве без высокочтимого могут спокойно идти, продолжаться беседы. Нет. И тосты тоже не интересны без большого человека. Как не бывает паруса без мачты, так нет меджлиса без высокочтимого. Огромный зал замер в ожидании. А что, если ненароком выпорхнет пташка — слово и ненароком заденет самолюбие его превосходительства?! Не дай бог!
Это все происходило в трехэтажном новом коттедже Алмаза. Том самом, красиво возвышающимся над величественным, воспетом в песнях, озере. Семья его еще не успела переехать в новый дом. Фалях с Алмазом прошли по широкому и длинному просторному коридору и поднялись на второй этаж. Стены кабинета, куда они прошли, были из красного дерева. Хозяин предложил гостю удобное кресло из крокодиловой кожи, не поленился в свое время Алмаз, привез это кресло из Египта. А сам подошел к сейфу и начал набирать цифры и буквы кодового ключа.
— Вот уважаемый, Фалях Экзамыч, небольшой подарочек от меня.
На середину стола поставил он блестящую статуэтку коня. Но Фалях особо не обрадовался дорогому подарку, лишь погладил по гриве.
— Что, чистое золото?
— Чистое... Самая высокая проба там, в Европе... И весит, хвала Аллаху, кило двести грамм.
Хотелось ему, видя, как Фалях спокойно воспринял подарок, поднять цену подношения, но...
— Коней... разных... любит Байтимер Тимербаевич... тебе ему бы надо подарить этот сувенирчик...
— Так это же я для Вас покупал, Фалях Экзамыч!..
— Ну, ладно тогда... — неторопливо произнес высокий гость. — Оберни в какой-нибудь кусок газетки, отдашь моему шоферу, он отвезет домой...
Что же еще выкинет молодой бизнесмен, подумал Фалях, глядя на стоящего возле сейфа Алмаза.
— А вот эти я привез для дорогой джинги — супруги Вашей... Белое золото и бриллиант... Полный... в комплекте... — добавил он. И положил их рядом со статуэткой.
Однако Фалях эти старания молодого татарского бая воспринял равнодушно. Как нечто естественное. Как будто не золото вовсе, а если золото — то не для него куплено и не ему подарено. Да еще вдобавок, гордо посмотрев, пригладил свои седеющие, редеющие волосы и раза два сыто рыгнул. Да, от доброй пищи даже животное может и рыгнуть с наслаждением, подумал Алмаз.
Фалях потянулся и медленно, делая ударение на каждом слове, заговорил:
— Знаешь ли, братан Алмаз, что именно я хотел тебе сказать, если ты до сих пор еще не понял смысл сказанных мною за столом слов, хочу я тебе повторить. Я желаю... и пусть тебе это будет известно, если женщине чуть больше восемнадцати... Повторяю, но в последний раз... Пойми меня правильно. И ты знаешь меня, Алмаз! Слышишь?!
— Да, да! Знаю, знаю, Фалях абый! — проговорил скороговоркой Алмаз. — Только не совсем я понимаю это... Вас... то есть...
— Ты не собираешься же, наверное, надо мной посмеяться?! Нет?! — отвернулся от собеседника уважаемый гость.
Алмаз понял тревожный сигнал, если он при разговоре отворачивается в сторону, значит, сердится, жить не даст, раз тобой недоволен, Фалях. Таков характер у него. А то что началось с его стороны недоверие к Алмазу, непонятная обида на него... Не дай бог, это серьезно! Тогда все... Надо постараться исправить дело.
— Фалях абый... Фалях Экзамыч... Что? Я серьезно не могу понять... не обижайтесь на меня, пожалуйста, я все поправлю... Что случилось-то... Ведь я от всей души... ведь для вас... Пожалуйста, прошу, объясните причину Вашего недовольства. И я, ей-богу, если надо, душу за Вас не пожалею... жизнь отдам... Что Вам не нравится, чем Вы недовольны? Могу ли я поправить свою ошибку? Скажите, я сей же час... я поправлюсь... я исправлюсь...
— Поправишься ли?! Исправишься ли? — Поднял тяжелый взгляд на растерявшегося молодого человека большой гость. — Сможешь ли?.. Сумеешь ли?..
Недоверие сквозило в его взгляде, жесткость и жестокость. Но все равно потеплело в душе Алмаза. Разговаривает, значит, не все еще потеряно, еще можно вернуть высокого гостя в лоно их прежней дружбы.
— Вы же знаете, Фалях абый, ради Вас я готов лететь стремглав за семь морей, за тридевять земель и приехать не с пустыми руками.
— Этого, братан мой, не требуется.
— Скажите, прикажите, Ваше желание для меня свято!
— Свято ли?
— Иначе и не было никогда! Я все для Вас!
— Всегда ли, все ли?! — Задумался Фалях, слегка пригнув голову. Его губы довольно заплясали в искристой улыбке, он был доволен.
— Скажите... Прикажите только... Сей же час у Ваших ног... Скажите, нас здесь только двое.
При этом Алмаз упал на колени. Фалях прищурился, собрал губы в складку и произнес:
— Чего же ради ты их рассадил прямо напротив меня. Какое удовольствие ты мне этим доставил?!
— Кого, Фалях Экзамыч? Не понял я?!
— Понял. Ты все хорошо понял, дорогой мой братан — Алмаз! Ты со мной в кошки да мышки не играй. Опасно это и прежде всего для тебя самого!
— Кто же сидел напротив Вас?! — Он перебрал всех сидящих напротив высокой особы. Директор банка... Директор мясокомбината и главный идеолог Илгиз.
— Что ты мне Илгиз да Илгиз... на хрен он мне нужен, этот дохлый твой... Еще кого позвал? — Страшно было видеть его в гневе.
— Как кого... этих... девочек... Вы же сами предупредили... жен не будет... Ну раз не будет... то... я и пригласил. Я даже собственную жену не привел сюда.
— Причем тут твоя жена да моя жена! Что мы, не люди, что ли, отдохнуть не имеем права, погулять не хотим?!. Дозволено, наверное, и нам в жизни хоть раз почувствовать себя мужиками...
— Оно так и задумано было, Фалях абый. И девочек лучших в Казани привез. Не нравятся Вам?
— Да брось ты, разве это девочки! Одно недоразумение! Какие-то павлинихи! Слышишь, расфуфыренные павлинихи, место которым на ферме!..
Алмаза в жар бросило. Не дело это, обидеть высокочтимого гостя. Пригласить его и, вместо того, чтобы удовольствие доставить, душевную радость… увидеть гнев хозяина. Однако, Алмазу трудно было понять истинную причину недовольства Фаляха. Девочки были что надо. Из театра мод. Красавицы. Все при них, ноги от шеи растут. Чего не хватает?!
— Дорогой мой хозяин, девочки эти из самого престижного театра мод! Лучшие из них.
— Престижные да престижные! Да таких красавиц мы валом валили да из них корзины вили.
— Банкиру понравились они... Директор мясокомбината без ума... как видите. А Илгизу — ему хоть ангела с небес притащи, он мертв, бездушен... Безнадежен...
— Да оставь ты их! — махнул рукой хозяин. — Директору мясокомбината и жирная свинья по душе! Ты меня с кем-то другим кажется путаешь, Алмаз, братан мой.
— Только прикажите, и ошибку сейчас же исправлю, Фалях Экзамыч!
— Хорошо, хоть ошибку свою признаешь. А вот я посмотрю, как ты ее поправишь.
— Поправлю! За тридевять земель вмиг слетаю, но найду девочку ту, что по душе Вам будет. — Сам не осознавая что делает, бросился он к дверям.
— Стой! Куда ты?! — произнес Фалях. — Не спеши. Куда так спешить?!
— Хочу поправить свою ошибку.
Решительность и действия молодого бая доставили Фаляху удовольствие. Чувство превосходства подняло настроение. Он сомкнул веки. Медленно стряхнул седые волоски, упавшие на дорогой костюм.
— Каким образом собираешься ты, друг мой, поправить свою ошибку?
— Вызову человека. У нас в городе имеются люди, устра­ивающие такие вечеринки... Дайте пятнадцать минут и все встанет на свои места... Разве это проблема в наше то время?!. Еще как будете довольны... Все улажу. О’кей!
— Так ли?!
Гость таинственно заулыбался. Глаза его, похожие на жабьи, то широко раскрывались, то суживались.
— Все уладим, Фалях абый, все будет так, как Вы хотите! Не одна, а целых пять будут у Ваших ног. Если хотите, и шестнадцати лет, и пятнадцати...
— Ты меня неправильно понял, друг мой Алмаз. У меня нет необходимости в скорой помощи. При мне ты оставь разговоры об уличных девках, хорошо?
— Так что же мне тогда делать?! Как же мне быть? — растерялся молодой татарский бай. Он вдруг почувствовал себя птицей, которая на полном лету шмякнулась об каменную стену. — Что мне делать? Что прикажете?.. Не понятно...
Вновь заиграли бешеные искорки в глубине глаз, как бы задавая вопрос: «А сумеешь ли ты, байчик, разгадать мою загадку?»
— Да, кажется я начал понимать свое предназначенье, — произнес Алмаз, стараясь подыграть хозяину. Однако он еще боялся осознать, на что он пойдет ради... Это было страшно. И он не смел произнести это страшное...
— Ну-ну, что ты понял, говори же?
Но Алмаз сумел-таки свернуть, скрыть истинное.
— Ту, что с денежным мешком, или ту, что с мясником?! Ну а если та, что с Илгизом, считайте никаких проблем. Ему ни одна из них не нужна. Которая же Вам больше по душе?
— И все-таки ты меня не понял, — укоризненно покачал головой Фалях. — Ни та, ни другая, и ни третья... — он не рассердился, а загадочно улыбнулся. — Эти павлинихи пусть достанутся им, вдобавок можешь отдать и ту, что предназначалась для меня.
Алмаз от всей души расхохотался. Весело вдруг ему стало. Находчив хозяин, подумал он. Надо ему показать это. Да и с банкиром, и с мясником ссориться не хотелось, в одном городе живут. И вместе им еще долго шагать рука об руку.
— Ай, Фалях абый, находчивый вы человек, острослов... если уж скажете, то...
— Знаю, не подхалимничай, — мягко отрезал гость. — Однако много слов, мало дела, за дело берись!
При этом они уже вместе дружно расхохотались. И, хотя многоуважаемый не любит пустословить, не терпит болтовни вокруг своей особы, хватка у него железная.
— Ну что, дорогой братан Алмаз, примемся за дело.
— Я бы с радостью, но не знаю за какое дело браться!.. Как браться?!.
— Мы с тобой, Алмаз, — мужчины. И в этом нет никаких сомнений! — Фалях положил руку ему на плечо. Алмаз почувствовал, что хозяин переходит на дружественный тон. — Давай, не будем трогать банкиров-манкиров. Ихние курочки-павлинихи тоже пусть будут на своих насестах. Пусть думают, что лучше их нет... А мы с тобой щелкнем им по носу. Отсюда они сегодня должны уйти, поняв, кто мы такие, на что способны и как в дальнейшем вести себя при нас.
— Я весь внимание. Что я должен для этого сделать, Фалях Экзамыч?
— Это в твоих руках, Алмаз!
— Каким образом, как? — удивился и встревожился молодой татарский бай. Ему никак не хотелось упустить возможность отличиться перед хозяином. Да и Фалях Экзамыч с таким дружелюбием смотрел ему в глаза.
— Знаешь, у тебя есть одна красавица... юная... — произнес почтенный, растягивая слова.
— Где? Кто?
Он никак не думал, что Фалях мог знать о его племяннице, жившей у него.
— В соседней с нами комнате, сейчас на пианино играет, — многозначительно поднял палец Фалях.
— Лейсан, что ли?!
Чуть не упал Алмаз. Вот этого-то он от уважаемого Фалях Экзамыча и не ожидал, хотя где-то глубоко у него эта мысль шевельнулась, но он даже думать об этом боялся.
— Может и Лейсан. Дело не в имени. Та красавица, я бы сказал, прекрасный, сказочный цветок... Пери... Фея...
— Лейсан... Да... Но... Однако... она ведь еще ребенок...
— Сколько ей лет? — спросил Фалях.
— Ей еще нет и восемнадцати...
— Так это, по-твоему, ребенок?! Ты же мне хотел привезти пятнадцатилетнюю красавицу!
— Так они же из города... городские... А эта моя племянница, невинная.... дочь моего брата...
— А я что — повинен в чем?! Или грешник какой?! И потому мне только грешниц надо предлагать и шлюх таскать, да?! Так, по-твоему, выходит!
Голос Фаляха был гневен, высок, пугающ. От недовольства задрожали его посиневшие губы.
 Быть беде! Надо срочно выходить из положения, подумал Алмаз.
— Да, Лейсан красавица, Фалях абый, безусловно так... Но что скажет мой брат, узнав обо всем. Я не могу даже подумать об этом. Он же меня сразу убьет.
— Я свое слово сказал! — поставил точку Фалях.
«Какая чертовская жестокость! Обо мне, о том, что мне грозит, даже не беспокоится!» — подумал Алмаз.
— Нам отступать поздно. Ты за стол ее позови. Она должна сидеть рядом со мной, или...
— Фалях абый, это невозможно. Она моя племянница.
— Ну и что?! Ты хочешь, что бы я оставил тебя и уехал домой? Ты этого хочешь, да?! Как ты не можешь понять, с первого раза, с первой встречи не потащу же я ее в постель! Уеду!!!
— Нет, нет! Я уговорю! Я постараюсь ее уговорить, Фалях абый! Но... у нее же мечта... она нынче поступает в консерваторию...
Алмаз думал этим спасти племянницу от посягательства на ее честь. Может, она ушла к подруге, готовится.
— Она у себя в комнате. Играет... поет... И не говори мне, уговорю! Если она хочет учиться в консерватории, то пусть сей же час выходит, садится рядом со мной и начинает говорить мне приятные глупости...
— Понял, Фалях абый. Я сейчас. Я уже бегу!..
— Настоящий джигит сразу же должен был так сказать! Да... И я ведь не волк. Не съем, и того... она не овечка... я не говорю, что все должно решиться вот сейчас... От нее сегодня требуется одно: она должна пройти мимо них и сесть рядом со мной. Очаровать своей прекрасной юной улыбкой всех, сказать несколько милых слов мне. Вот и все, братан! И если таким образом мы щелкним по носу этим тузам, я буду весьма доволен сегодняшней вечеринкой. Заодно оправ­даются полностью мои «восемнадцать дней»... «восемнадцать лет»... Ты же знаешь, Фалях не любит бросать слова на ветер. А затем, здесь у тебя в гостях придворный стукач Илгиз, который все, от и до, сегодня же донесет до «бабая»! Не дай бог, буду посмешищем! А так он ахнет! Ты меня понял?
— Понял! — согласился молодой бай. «Кажется, все улаживается. На сей день особых приключений не ожидается. И Лейсан будет в безопасности, и хозяин — доволен...»
Лейсан же с большой радостью, истинно по-детски, согласилась присутствовать на вечеринке. Ей было интересно, как проводят свободное время «большие» люди, которых она раньше могла видеть только по телевизору. Ей и до этого хотелось слушать и видеть их. Назвать ее несмелой, стеснительной вряд ли можно. Она, хотя и выросла не в Казани, а в районном городке, была не из традиционно воспитанных. Открыто, без особых церемоний осмотрев себя, она без страха спокойно вышла и села за стол туда, куда ей было сказано. Вот она среди тех, чьи портреты смотрят со страниц столичных газет, кто выступает с экранов телевизоров. Наравне с ними, за одним столом. Да и как можно отказаться от такого удовольствия! Если расскажет ровесницам, ей-богу, не поверят. Она сидит рядом с самым главным городским начальником, а он ухаживает за ней!
Девушка вспомнила напутствие дяди. «Не стесняйся, сиди так же свободно, как среди своих сверстников. Ухаживай немного за Фалях абый. Не дай бог, чтобы он обиделся. Шути, анекдоты можешь рассказывать... А за все это я тебе куплю хорошую шубку», — напутствовал он ее, поглаживая по спине.
О, если бы вы видели Фаляха за столом в то время, когда Лейсан входила в зал. Толстопузый дядька, кланяясь, целовал ее руки, поглаживал их холодной потной рукой, усаживая ее рядом с собой. Ну никак не хуже, чем в французских фильмах. Сам налил в хрустальный фужер вино, разложил по тарелочкам перед ней закуску. Чего только он не предлагал ей — черную и красную икру, разные яства...
— Что, моя красавица? Что еще, душенька?!
О, если бы вы только видели, как они смотрелись. Этот старый, жирный ловелас и эта молодая газель на прекрасном лугу жизни. Рядом они выглядели до ужаса смешно. Казалось, их ничем, никак и никогда невозможно соединить воедино. Невозможен такой альянс, но... однако... Вы улыбайтесь, читатель, а все, что попало в кадр, оно прокручивается, оно идет, оно продолжается... так должно. Конечно, Лейсан от неожиданности и от смущения немного порозовела, щеки ее пурпурно вспыхнули, словно игристое молодое вино. О, эти божественно свежие щеки! Эта наивная святая юность, этот цветок из садов эдема не только очаровал сидящих за столом, но заставил онеметь не только мужскую половину застолья, но видавших виды на подобных вечеринках женщин, несомненно считающих себя непревзойденными красавицами. Все они были поражены ее красотой. А мужчин, поднаторевших в любовных делах, останавливал и удерживал только страх перед всемогущим хозяином, и оставалось им лишь украдкой поглядывать на юный цветок во главе стола.
И, конечно, «павлинихи», громоздившиеся рядом и сидящие напротив, насупились, обидевшись на своих «избранников» за эту невольную измену. Крылышки у них опустились, словно в летнюю жару. А ведь только что они были царицами этого бала. Даже месяц из узких окон «замка Алмаза» заглядывался на Лейсан. И он своими лучами украшал, делал ее более таинственной.
Хитрый Фалях и на этот раз был неутомим в своем стремлении «добить» красавиц театра мод. Он преднамеренно, громко спросил у Лейсан:
— Лейсан, солнышко мое, скажи, пожалуйста, когда еще тебе восемнадцать исполнится?
— Скоро! — сказала она, завораживая мужчин своей очеровательной улыбкой.
И вопрос и ответ были услышаны, конечно же. Вон как Илгиз почтительно заулыбался. Нет, Фалях слов на ветер не бросает. У него все четко. Вот так!
В честь высоких гостей из города был приглашен оркестр — знаменитый на весь мир квартет. Так, сливаясь с лунным светом, по комнате растекалась скрипичная мелодия. Успевшие разгорячиться от вкусных вин и закусок пары уже поплыли по залу. Этот пьяный, полусонный «танец» назывался по-ихнему «вальсирование». Конечно, Лейсан тоже любила вальс, и то же хотела танцевать. И, естественно, не отказала высокочтимому Фалях абый. Но только вы, может быть, и не поверите, им не суждено было долго танцевать в паре. Ибо обнять и приблизить ее Фалях попросту не мог, мешало огромное и заслуженное пузо. Фалях Экзамыч в молодости боролся, был батыром на сабантуях. Конечно, как бывший борец он хотел одной рукой поддеть «возлюбленную» за талию, но так и не получалось.
— А я люблю молодежные танцы, — сказала тогда Лейсан. Ибо поняла, что сколько ни тяни он свою короткую руку, все равно не охватит ее талию.
Он, было, далеко откинув свой толстый зад, притянул ее к себе, но руки уже были не те, подустали. И тогда он согласился на живой молодежный танец.
Лейсан помнила наставления своего дяди, как он сказал, что этот толстопузый и толстозадый дядя им еще очень пригодится. Поэтому Лейсан тактично попросила Фаляха перейти на молодежные ритмы.
— Я такие танцы, как вальс, не знаю и потому не люблю, не воспринимаю... — сказала девушка, обжигая горячим дыханьем ухо Фаляха.
Может быть, от этого свежего горячего дыхания, а возможно и сам желая избавиться от неудобства, Фалях приказал «сменить пластинку» и перейти на молодежный, энергичный ритм. И задвигался даже лучше своих соседей, которые, кстати, еле отрывали ноги от пола. Его же движения напомнили птенчика, упавшего в лужу.
 Легкая и непринужденная музыка создавала соответствующее состояние. Танцующие, в такт скрипачам, водили блуждающими руками по спинам и ягодицам женщин не хуже, чем крылья ветряных мельниц. Чем дальше, тем раскованней становились чиновнички и ближе становилась партнерша и не только своя. Музыканты перешли на гитары, барабаны, кларнет… Кончилось отдельное хозяйство индивидуалистов — коллектив завоевывал все больше влюбленных или, скорее всего, любвеобильных сердец, все прыгали в круге.
— Вместе! Вместе все! — командовал Фалях, прерывисто дыша. И хотя одышка мешала, настроение у него было приподнятое, он был весел как никто. Он дал им понять, кто есть кто. Его партнерша всех моложе, всех красивее, симпатичнее. Она рядом, она тут. И в будущем...
Музыканты мастера своего дела. В современных ритмах они знали толк. А девушкам, стареющим и «плесневеющим на званых обедах», только того и надо. Визжа и крича, они разминали свое тело. И государственные мужи тоже слегка вертели, как говорил великий Пушкин, своими «афедронами». Все по воле Лейсан вошло в свою колею.
Она же танцевала забыв обо всем. Казалось, что счастливее ее нет никого на этой вечеринке. При этом она напоминала камышинку в озере, берега которого поросли старыми осокорями да ольками...
А может быть, на балу самым счастливым был Фалях?! Ведь эта тонкая нежная камышинка танцевала с ним. И, если еще сегодня она не была в пухлых холодных и липких руках, то несомненно, завтра... она должна быть в его руках.
А сейчас он наслаждается запахом земляники, идущей от ее волос, ее голосом, ее дыханием... Она тут. Она рядом. Она с ним.

* * *

Гулянка, начавшаяся в полдень, продолжалась до середины ночи. От души плясали-танцевали. Затем пили и ели. На столе в тарелочках плавали аппетитные пельмени, которые вмиг были уничтожены. Но после еще одной «зарядки» — танца, к винам подали громадные вкусные балиши. Пили много. Но гости все оказались очень «интеллигентными» и никаких шумов-раздоров, слава богу, не было. Разговаривали они друг с другом на Вы. И еще одно бросилось в глаза Лейсан: за стол они, не усадив женщин, не садились. И вина вначале наливались женской половине, и кушанья подавались им.
И вот вечеринка завершилась, все начали расходиться. «Так было интересно и так стало грустно, — подумала Лейсан. — А Фалях Экзамыч — сама прелесть, хотя слишком толст и слишком стар...» А то, что он напевал ей на ушко, заставит даже железо растаять маслом... «Я тебе дам возможность поступить на спецотделение консерватории... Помогу... В татарском мире ты будешь первой музыкантшей. Я из тебя сделаю звезду российской эстрады. Будешь выступать на одной сцене с Пугачевой и Киркоровым… А во время каникул мы поедем с тобой вдвоем в Рим, Париж и Лондон. Будем слушать лучшую музыку мира в лучшем исполнении...» — пообещал он Лейсан. И если хотя бы одно из этих обещаний сбудется, то это было бы неописуемым счастьем, чудом, наверное. Если расскажет подружкам из районного городка, те не поверят. А если и поверят, то от зависти помрут... О том, что она слышала своими ушами от живого земного полубога, ей хотелось рассказать маме, а сейчас хотя бы Алмаз абый. Сколько впечатлений за один вечер! Сколько нового, сколько обещающего, сколько надежд и огромные перспективы, наверное...
Да, она была среди первых лиц, пусть провинциальной, но столицы. Поверить невозможно! Все так просто! Они настолько просты и даже чем-то похожи на наивных детей с их играми... А автомобили... Видели бы вы их автомашины! Директор банка уехал на длиннющем серебристом лимузине. У директора мясокомбината похожий на танк громадный японский джип. А тот, которого зовут Илгиз, нырнул в удобный голубой симпатичный «шевроле»...
А вот красавиц, что были с ними весь вечер, сопроводили на желтом милицейском УАЗике. УАЗик тоже был не первой свежести, то и дело останавливался и чихал. А она-то думала, что они их жены. Оказывается, сотрудницы...
За Фаляхом Экзамычом приехали сразу три «мерседеса». Спереди один, сзади другой, оказывается его возят с охраной. Видимо, значительная шишка Фалях абый. А та машина, на которой он ездит, точь-в-точь как хозяин... ну, одним словом, солидный. Молодой и очень симпатичный юноша вышел, открыл ему дверь:
— Прошу, Фалях Экзамович!
Фалях Экзамыч протянул шляпу молодому человеку. Не стал застегиваться. Оказывается, такой, немного «расстегнутый», он даже симпатичный.
— Не обессудьте, ради бога, Фалях Экзамыч! — сказал с подобострастьем, униженно по-собачьи глядя в глаза высокого гостя Алмаз.
— Да ты что, дорогой Алмаз! Я так хорошо отдохнул. Век так не отдыхал! Забыв обо всех заботах... и... — опустив голову, из-под бровей посмотрел прямо в глаза Лейсан. В них было столько тепла, огня, надежды.
Лейсан как будто обожгло тем тайным прикосновеньем взгляда. О, эта тишина прощанья! О чем подумал Фалях абый в эти мгновенья? И что он скажет о ней в дальнейшем? Интересно, очень любопытно знать. Такой видный и известный!
— И... — поддержал Алмаз высокого гостя. Но этого делать, конечно, было не нужно. Этой затянувшейся паузой Фалях хотел показать значимость своего отношения к молодой красавице.
— ...Да, дорогой мой друг Алмаз, должен сказать, я вернул себе первую любовь, юность свою на этом прекрасном празднике души. Береги Лейсан. Прошу, береги нашу красавицу. Слышишь, береги!
— Слушаюсь, мой хозяин. Все будет так, как Вы приказываете! Да кроме всего ведь Лейсан моя племянница — дочь моего брата. — Он ближе притянул ее к себе, приобнял. Он еще не совсем понимал смысл сказанных Фаляхом слов.
— Однако, ты так не обнимай, а то заревную. А гнев сам знаешь, друг мой.
— Так он же мой родной дядя! — пропела девушка, теснее прижимаясь к Алмазу. Этим она хотела защитить дядю от опасных посягательств Фаляха.
Наконец высокий гость обратился к Лейсан. Ярким солн­цем воспламенялось его лицо, и он, прощаясь, протянул ей руки.
— Лейсан, заинька моя, разве не хочешь ты попрощаться с Фалях абый?! Подойди ко мне поближе.
Несмело, чего-то подсознательно стесняясь, она приблизилась к гостю. Фалях взял ее руки в свои и нежно поцеловал. Затем осторожно прошелся кончиками пальцев рук по ее мягким, чутким волосам, погладил личико девушки.
И, улыбнувшись, произнес: «До скорой встречи, заинька моя» — и нырнул вглубь своего «мерседеса».
Дверь притворил тот же спокойный и учтивый парень. И Фалях исчез за серебром стекла.

Наконец кортеж тронулся. Сразу три «мерседеса» повезли Фаляха Экзамыча к любимой жене — Земзембике ханум.