Тени в сумерках

Глава 25

Дела Алмаза налаживались, он успешно отвоевывал себе полезные площади. Магазины приносили прибыль, казино работало как положено. А он в городе занимал достойное положение и был среди уважаемых людей столицы. Через месяц с небольшим пройдут выборы. Он выдвинул свою кандидатуру в городскую Думу. Послушался высокочтимого Фаляха и решил стать депутатом. Если все будет идти так, то все у него будет в порядке. Все как нельзя лучше. Мир округлится, как говорят татары. У него появятся новые горизонты, откроются новые возможности и перспективы. А чем черт не шутит, может и районным главой станет. А хаким-глава он в своем районе полновластный хозяин. Хозяин заводов и фабрик, магазинов и банков, милиции и суда... И даже районные мафиози будут подчиняться ему. Судьба каждого человека сегодня в руках единого хозяина! Все ему несут, с ним делятся.
Мечты и надежды! Они так велики, так обширны. И все желания и победы в руках Фаляха. А Фаляху взамен нужна Лейсан. Таковы условия игры.
Но не мог он торговать любимой племянницей. В жизни человека, кем бы он ни был: бизнесменом, богатым торговцем или разжиревшим от взяток чиновником, преступником-рецидивистом или обычным домушником, — у него все равно есть то святое, что не подлежит продаже. Ни за какой калым он не смог бы продать дорогую племянницу — дочь родного брата! Это было против обычаев его семьи и его рода.
Фалях же и не думал позабыть о Лейсан. Он ежедневно напоминал Алмазу о том, что он должен сделать ради «любви» высокочтимого. Неделю он молчал, десяток дней ждал решения вопроса, затем разгневанный вызвал к себе Алмаза. По привычке расспрашивал о делах, хотя все прекрасно он знал и был в курсе всего.
И на этот раз Фалях обещал свою поддержку и помощь, предложил выкупить большой завод, который намедни обанк­ротился. Нет, не для того, чтобы поднять и наладить производство. А купить за бесценок и перепродать. Затронул вопрос и о депутатстве. Затем Фалях горестно произнес.
— К сожалению, племянница твоя и слушать меня не хочет!
 Нет, не давил, не нажимал он, на этот раз, а как бы устал от бесполезной борьбы с самим собой. Для Алмаза это было не полной неожиданностью, он знал, что раз хозяин вызвал, то разговор будет идти о девушке. Не бежал он к Фаляху как раньше. Вызов хозяина холодил его нутро, появлялся страх, внутреннее напряжение, слабость в теле и слабость духа. Он хорошо понимал, что и магазины, и завод, и депутатство — это плата за Лейсан. Но все же это против логики, против обычаев, и, наконец, против человеческой морали. Фаляху же он сказал:
— Молода еще, ничего не смыслит.
— Она или ты не смыслишь? — подковырнул Фалях.
Надо сделать так, чтобы и овцы целы и волки сыты были, думал Алмаз.
— Как не понимать, Фалях Экзамыч. Все, чего я добился, сделано с Вашей помощью. Вы сделали из меня человека, и то, что долг платежом красен, я и сам понимаю.
— Достаточно, — прервал его хозяин. — Это все болтовня, словесный понос, а результата нет. Надо быть мужчиной, джигитом в конце-то концов!
В жар бросило Алмаза. Мурашки по телу пробежали. Еще никто не бросал такого обвинения. Никто не говорил в его адрес таких резких слов. Совсем у старого крыша съехала, подумал он.
— Я Вам обязан, я это знаю, признаю. Я все оплачу, все верну, только скажите, сколько...
— Ты прекрасно знаешь, что в твоих копейках не нуждаюсь, Алмаз! Я не нищий. И денег, и магазинов не меньше, чем у тебя, — гневно прорычал Фалях. — Повторяю: слово мужчины, слово джигита не бросают на ветер! Сказал — сделай!!!
— Так, значит, я должен свою родную племянницу взять, привести и уложить в Вашу постель?! Вот так связать по рукам и ногам, привезти и бросить вам под ноги, так, что ли?! Вы от меня этого не дождетесь!!!
Алмаз, конечно, человек терпеливый, такое у него воспитание — уважать старших. Но и хорошую плотину прорывает — терпенью человеческому приходит конец. Все как есть выложил он Фаляху. Больно ему стало, когда Фалях задел его достоинство.
А Фалях к открытой борьбе не был готов. Все делал исподтишка, так скрытно, что человек не подозревал подвоха. Фалях мог похвалить, поднять его дух, наобещать манну небесную, а через полчаса после ухода, как удар молнии, того либо снимали с должности, либо, в лучшем случае, понижали. Вот такие-то дела.
— Не горячись, не кипятись, дружище Алмаз! Ты в моей шкуре не был, поэтому ничего не понимаешь. А я по-настоящему влюбился. От этой любви с ума схожу, как мальчишка. Влюбись как я, затем посмотрим. Мог бы меня и понять как мужчина мужчину…
Вот и настало время «за соломинку хвататься». Возьми себя в руки. Успокойся, не бросайся, как лев, соберись и терпи, подумал Алмаз.
— Я не горячусь, Фалях Экзамыч. Перед кем, но перед Вами я не имею морального права на это. Кто знал, что так получится. Вы же знаете, она мне племянница, дочь моего родного брата...
На Фаляха это подействовало. И ему в данный момент с данным человеком не нужна была ссора. Кто такой Алмаз для него, один из тех, кто регулярно приносит и кладет в его карман тысячи и миллионы... А следовательно, гнать его от себя нельзя. Тем более, человек осознает, скольким он обязан Фаляху. А если захочет, то он в любое время его, словно семечку, щелкнет и с шелухой выплюнет. И таких, как он, у него много. И все они лезут, прут к нему. Значит, дело здесь не в нем, Алмазе. А в его братской любви к племяннице, которую он хочет беречь, как зеницу ока, считает ее святой недотрогой. И потому он, как рысь, должен подступить к Алмазу мягко и настойчиво, а через него надавить по Лейсан-сылу. Дело трудное, но желание сильнее всего. И он, действительно, словно рысь подошел к Алмазу, и мягко положил волосатую руку ему на плечо.
— Понимаю тебя, друг мой. Знаю, что красавица, упавшая в мое сердце горячим угольком, твоя сестренка-племянница, но я еще знаю и то, что ты поймешь мое состояние, и, как настоящий мужчина, поможешь мне, дружище! (Видишь, как он его!..) Мы с тобой друг друга и без слов хорошо понимаем. И впредь, надеюсь, так будет, так должно быть!
— Спасибо, Фалях Экзамыч! Спасибо за то, что Вы меня понимаете, сочувствуете.
На данный момент Фаляху было достаточно и этого. Фалях поспешно прервал его откровения. И уже знал, что скажет Алмаз в дальнейшей своей «речи». Еще никто не противился ему, не шел против него, не говорил...
— Сколько сейчас твоей племяннице? — задумчиво спросил он.
— Знаете же, восемнадцать. Девятнадцатый пошел...
— Давай, друг мой, не поддаваясь эмоциям, откровенно побеседуем. Вопросы и ответы... Согласен?
Он сел в кресло, что стояло напротив Алмаза, недалеко от стола, за которым сидел Алмаз. Уперся подбородком в руки.
— Итак! — произнес он, подражая высоким отцам страны. Уповаем на господа! Ему, конечно же, не шло такое позирование. Но, по-видимому, или где-то видел или же запомнил, а может, в генах передалось и сохранилось, как-никак, четвертое поколение мулл, а до этого его предки были белой костью — мурзами. Секретари партии, нынешние «демократы» — все из этого теста. Они и разрушают, и перестраивают, и новый социальный строй возводят... Захотят власти, революция по их желанию вспыхивает, сметая все на своем пути...
— Слушаю вас, Фалях Экзамыч.
— Восемнадцать, девятнадцатый, говоришь, сестренке?
— Да, так.
— Будем говорить прямо, не обижаясь друг на друга, не так ли?
— Так.
— Девушек в эти годы обязательно начинают пасти мужчины. Не говори «нет»! Она красива, стройна, а значит, и привлекательна. Так значит, у кого-то текут слюни... Так ведь?
— Так...
— А то, что у мужиков на уме, тебе тоже известно, верно я говорю?
— Нет, не знаю. Я не видел, не знаю, не беседовал с этим человеком.
Фалях не ожидал от него такого ответа. Поэтому удивленно замолчал. Задумался. Но пауза была недолгой.
— Для этого видеть или беседовать не надо, это инстинкт. И ты со мной так не разговаривай, друг мой Алмаз. Молодым мужчинам что надобно от красивой молодой девушки или женщины? А? Ты это знаешь не хуже меня...
Молча слушал его Алмаз, не поддакивая хозяину...
— Ты знаешь, ты все понимаешь, друг мой Алмаз!
Вон-а как он на него давит. Душит. Атакует. Окружает, занимает позиции. Подумать не дает. А против скажешь, вспыхнет спичкой. Что сказать и как отвязаться от него?..
— Фалях Экзамыч, все то, что заложенно в нас с Вами, устарело. У молодежи свои взгляды, свои мерки и они разительно отличаются от наших. Давайте, не будем подминать все под себя.
— Оставь! Брось это! — махнул рукой Фалях. — И не рассказывай! И у молодых и у старых одно: чуть возможность появится, так сразу же туда, ниже пояса... Это инс­тинкт, идущий от прапрапредков-обезьян! Так было, и так будет!
— Есть же увлечение, любовь, влюбленность...
— Ну и что?! А ты думаешь, что чувства только у молодежи?! Нет, у людей пожилого возраста любовь к молоденьким еще острее...
Алмаз остановил его:
— Не верю! Вообще я в любовь не верю! Ну, женщина, ладно, у нее, может быть, есть какие-то скрытые чувства, надежды... А у мужчин все это откуда может быть?! Я думаю, каждый настоящий мужчина просто обязан уметь сдерживать свои чувства. А если он этого не может, то какой мужчина — животное он!
Фалях от неожиданности растерялся. От кого-кого, но от Алмаза такого не ожидал.
— Так ты не веришь в любовь?!
— Нет, не верю!
— А сам-то как, наверное, в юности любил?
— Нет, не любил...
— Никогда?!.
— Никогда, никого не любил.
— А женился как?
— Не потому, что влюбился-втрескался, а потому, что у нее была квартира, прописка и прочее...
Своим ушам не поверил хозяин города. Он был искренне удивлен откровением своего «друга».
— Не любил, говоришь, да?! Удивительно... Удивительный ты человек, оказывается. Счастливым, что ли, тебя назвать? Или ты самый, самый несчастный... Что и сказать тебе, не знаю. А сам я на каждом шагу влюбляюсь. Встречу красивую женщину — влюбляюсь... И мучаюсь... мучаюсь в муках любви... Всю жизнь так мучался, и сегодня... Увидел — влюбился. Весь мир забываю, работу, семью. И никак не могу совладать с собой... Так ты, Алмаз, друг мой, раз не переживал мук любви, так и понять меня не в состоянии. О, как тяжелы и горьки минуты, часы безответной любви! Только избавишься от одной, подкатывает следующая мука... любви...
— Вы поэт! Вам надо было поэтом родиться! — усмехнулся Алмаз. — Душа у Вас чувственная, тонкая и нежная... А сами Вы умница, энергичный, деятельный человек!
Фалях потер виски.
— Мы немного отвлеклись, отошли от темы, дорогой Алмаз. Ты должен услышать и понять одно: племянницу свою ты взаперти в клетке держать не сможешь все равно. Не я, так любой другой! Это может сделать какой-то тупица, какой-то козел или безрогий баран...
— Ну, а я тут при чем, и что я могу поделать?! Я же не сторож у ее клетки!.. И ключи от ее клетки, как Вы выражаетесь, не в моих руках.
— Сам-то вон, говоришь, не любил, а вот ради квартиры, женился. Может, и ей в будущем квартира понадобится. А ключи от квартир в городе в чьих руках, ты прекрасно знаешь!
— Знаю, Фалях Экзамыч, в Ваших руках не только эти ключи... Однако, что же я могу поделать, сказать «Лейсан, хочешь иметь квартиру, переспи с Фаляхом Экзамычом»?! Так, да? Да Вы поймите меня!..
— И ты пойми, Алмаз. Сказал же тебе, люблю я ее!
— Пройдет... и до этого любили, и сейчас любите... Их вы позабыли, забудете и эту... Вы сильный человек.
Фалях уже больше не мог его слушать. Он почти кричал:
— Я начатое дело на полпути не бросаю! И запомни, Лейсан будет моей! Рано или поздно, но будет моей! Знай это!...
— Вы же не собираетесь на ней жениться, Фалях Экзамыч?
— Мы о любви говорим, милый человек, а не о женитьбе. Будущее покажет.
Алмаз вконец потерял терпение. Ему не хватало воздуха. Сколько можно жевать одно и то же?!
— Я ухожу, — сказал он, вскочив с кресла.
— Куда? Ты никуда не пойдешь, приятель! Сиди!
— Мне плохо. Воздуха не хватает!
Фаляху тоже было дурно. Много слов — договоренностей никаких. А говорил он столько от бессилья и злобы.
— Так, иди, но Лейсан скажи, пусть готовит паспорт, или лучше отнесет в отдел учета жилья.
— Она этого не сделает. Гордость ей не позволит.
— Подумаешь, видите ли, они гордые! Тогда сам у нее возьми паспорт. В течение двух-трех дней мне передашь, — сказал Фалях и протянул руку.
Распрощались без особого настроения, Алмаз был подавлен. Что будет?! И только, когда Алмаз выходил из второй двери, Фалях произнес: «Не забывай о депутатстве. Надо избраться... победить надо... Победить...»