Тени в сумерках

Глава 37

В Москве у Азамата жила двоюродная сестра. Работала она продавщицей в магазине. А зять-джизни, сергачский татарин из деревни Камкино Нижегородской области, оптимист и силач, работает на рынке рубщиком мяса. Правда квартира у них маленькая, но живут дружно. Есть у них две дочери-подростка. Азамат решил на первых порах остановиться у них. Все без утайки рассказал он им, как и что с ним случилось.
— Ты парень здоровый, пойдешь со мной и станешь рубщиком мяса, научу. И деньги будут и мясо... — сказал он с желанием помочь двоюродному шурину.
— Я хочу поступить на юрфак.
— Ха, что у тебя центнер денег, что ли?
— Денег, честно говоря, у меня нет. Вот на прощание выдали месячную стипендию и все... Да документы об окончании трех курсов консерватории...
— И все, да?! Ай, добрый мой шурин, ты же человек ученый, а это Москва. Здесь, брат, без хорошего автомобиля в институт вряд ли поступишь. Может, в кулинарное училище возьмут, дорогой. И то дело, с голоду не помрешь. Если даже продашь все состояние сельских родителей: дом, двор, курей да овец — все-все! — и то не наберешь денег на поступление. Вота так!
Парень совсем растерялся. Он-то думал, что в Москве есть еще правда, какая-то справедливость. Тут подоспела сестра.
— Аляветдин, милый, печаль моя, почему ты так жесток с моим двоюродным братом?! Он же приехал сюда с мечтой и надеждой. Успокой его. Вместе все обдумаем, обсудим и найдем решение как быть. Ну что у тебя за характер, ты все рубишь сплеча.
— Ну, крылышко мое, бальзам души моей, я же не член-корреспондент какой-то, а мясник обыкновенный, раз — и отрубил. Я привык говорить прямиком. А шурин — свой человек, не обидется! — расхохотался он, откровенно по-родственному похлопывая Азамата по спине тяжелой широкой доброжелательной ладонью.
— Я буду стараться. Для подготовки времени предостаточно. Экзамены постараюсь сдать только на «отлично», — хотел их успокоить юноша.
— Послушай его, на одни пятерки хочет сдать. Он ведь не ты, душа моя, он парень головастый, — поспешила успокоить родственника сестра.
А Аляветдин не обижается. Она назвала его чуть ли не тупицей, а он и на это не обиделся. Довольный рассмеялся...
— Я же сказываю тебе, крылышко мое, сначала на пятерку денежки просят. А денег не дашь, с тобой и знаться не будут. Но прежде рубли давай! Вот так-то оно!..
Сестра Азамата тоже хорошо осведомлена о делах московских. Она все знает, но не хочет делать больно двоюродному брату.
— Аляветдин, печаль моя, душечка, — оживилась она, — у тебя же есть знакомый профессор — юрист, тот, который всегда у тебя мясом отоваривается — Зуфаром, кажется, зовут... Юрист... кажется, еще и академик!..
— Ха, как будто она его не знает, как будто с ним совсем незнакома моя душечка! — Приятно захихикал мясник. Ему как-то ладен был этот смешок, шел он ему. И без того красное лицо и шея Аляветдина от удовольствия и веселого смеха совсем раскалились и стал он похож на петушиный гребешок. — Он не только юрист и академик, моя душа, еще и знаменитый писатель, крылышко мое...
— Ну, конечно, детективные романы пишет, интересные!.. Юмора и страха-то, хоть все ночи напролет читай. Да ты еще и ревновал меня к нему...
 — Так и говори, а то спрашивает, помню ли я его... При встречах вас друг от друга оторвать невозможно становится иногда, крылышко мое, а глаза твои при его появлении блестят, словно у кошки, что увела фунт масла.
— Все может быть, Аляветдин, душа моя, и горели наверное, и блестели... — Наслаждалась она, радуясь тому, как неравнодушен к ней муж. — Умный, стройный, красивый, а начнет говорить, как балиш гусиным пером намасливает. Вот к этому Зуфар абый схожу я, а, Аляветдин, душа моя, он, возможно, и поможет. Не сможет помочь, совет хороший даст. Душа у него добрая должна быть, не бросит же в беде.
Аляветдин в тон ей продолжил:
— Ох, крылышко мое, да ты, услышав ласковую да красивую речь, млеешь. Говоришь же, что гусиным пером да маслом по балишу, как он твой собственный этот балиш-то не помазал пером своим… Поэтому я с ума схожу, — обрубил он ее и добавил: — Отпустишь тебя, да и там останешься не ровен час, только поверь вашей женской породе.
— Смотрите, любуйтесь на него, не хочет нас брать до профессора. Добро, если он тебя примет. Выслушает. А то и времени на тебя не найдет. Он же, говорят, человек очень занятой и важный, не то что мы — простой народ…
— Ах ты какая, для тебя он, видишь ли, время остановит, а для меня — не найдет и минуты. Занятой!.. Смотри-ка ты на нее, как поет. Вот и сиди тогда дома, крылышко мое. Сам пойду! Один! — сказал серьезно Аляветдин. — Мы уж там, два мишара, как-нибудь поймем друг друга. Вота так...
Немного погодя Аляветдин переговорил с профессором Зуфаром. Он признал Аляветдина. Хорошая, оказывается, память у академика. Да и Аляветдин человек очень добрый, всегда отпускал ему самое качественное мясо, как такое можно забыть.
— В университет — невозможно, — сказал искренне профессор. — Будь ты хоть министром, но без денег не сумеешь устроить сына.
И указал легкий путь. Оказывается, он сам преподает в юридической академии. Вот туда устроиться легче.
— Правда, там за учебу надо платить. Однако... — сказал профессор, — он у Вас где родился и рос? На селе, так ведь?
— А как же, конечно, деревенский.
— А как у него с лошадьми отношения? Сможет ли за ними смотреть, ухаживать?
— Ну какой деревенский парень не общался с лошадьми, — ответил Аляветдин. — Деревенский татарин на коне рожден. На ходу коня подкует. Вот такой парень!
Вот, оказывается, ректор этой юридической академии любит лошадей, хороший наездник, у него породистый конь. Так вот, зная что Зуфар эфенди татарин, он попросил его найти деревенского парня — татарина для присмотра за его конем.
Вот так-то. Голова Аляветдина, слава Аллаху, варит. И профессора нашел. И все устроил как надо. И работу шурину отличную сосватал. Все решилось как нельзя лучше. И место есть, где жить, и на учебу по блату устроят. И если парень с головой да толковый, может его и на второй или третий курс можно будет перевести. Но это чуть позже.
И хотя он простой мясник, но вон сколько проблем решил. А жена, услышав о его подвигах, обняла и расцеловала его.
— Вот так, шурин! — сказал скромно Аляветдин. — За один раз я трех зайцев убил...
— О каких ты там зайцах, говори, Аляветдин, нормальным человеческим, татарским языком, чтобы все могли тебя понять с полуслова.
— Нормальными, а я какими? Место для учебы есть! Для жительства тоже. Жил бы у нас, но девочки уже подросли. Надевать лифчик не любят, а груди-то большие, любого с толку собьют, подальше от греха!.. Не только тебя, а то меня сбивают с ног, ничего не замечая, Аллах сохрани их! Мир стал тесен. Третье — работа для шурина нашлась. А работа это деньги. Деньги... Без денег сейчас шагу не сделаешь. Вота так...
— А в университет никак нельзя, да? Я ведь хотел на юрфак университета...
— Ха, мало ли что ты хотел! Я тоже хотел стать космонавтом. Да некому было сзади подтолкнуть...
— А диплом они выдают и считается ли это высшей юридической школой?
— А как ты думал? Это же академия! Это тебе не просто университет какой-то! Да и там сам мой земляк Зуфар преподает. А ты вуз не вуз... Самый тот вуз, что надо!
Короче, дней через десять Азамат стал жить на окраине города. На берегу Москвы-реки на красивой поляне в прекрасном дворце, ничем не хуже царского, стал охранником и конюхом.