ТОЛЬКО ПЕРВЫМ

На шесте звонко прокричал петух, заставив встрепенуться весь майдан. Мальчишки, заранее устроившиеся на вершине кур­гана, подняли крик, бросая вверх фуражки. Толпа хлынула побли­же к месту, где должны были показаться всадники. Загудели, за­волновались — стали вытягиваться на цыпочках. Все взоры к до­роге, протянувшейся от низины к лужайке. Ребятня покатилась к подножию горы. Каждый раньше всех хотел увидеть коня, кото­рый примчится первым.

— Да к чему весь этот гам? Не родился еще конь, который сравнится с Чемпионом, — самодовольно и ехидно произнес один из мужчин, сидящих за столом, покрытым красным бархатом. Председатель колхоза Мустафа Фаляхов спокойно потягивал ку­мыс. Его лошади славились на всю округу, и он был уверен в успехе. Поэтому, наверное, никто не хотел вступать с ним в спор.

— Да, пожалуй, Чемпиону долго не будет равных, — обронил кто-то.

Эти слова легли бальзамом на сердце председателя, который души не чаял в лошадях, был готов часами слушать, как хвалят его скакунов. Сделав еще один глоток, он отставил в сторону стакан пенистого кумыса и, словно готовясь произнести серьезную речь, энергично потер друг о друга большие, как лопаты, ладони.
— Можно было Чемпиона и не выставлять, но мы подумали, пусть проветрится перед районным сабантуем. — Хвастовство председателя раздражало людей, но лошади и в самом деле были хороши. Тут уж ничего не поделаешь. Никто не стал вступать в пререкания, тем более что облако пыли приближалось к ним.
Через несколько минут стали просматриваться очертания двух лошадей, которые, как птицы, летели впереди. Майдан снова при­шел в оживленное движение.
— Послушай, Мустафа, братишка, ты бы не спешил с прогнозами, — обратился к председателю один из аксакалов Лучистой Поляны. До сих пор они сидели рядом, изредка обмениваясь сдержанными фразами.
— Да, брат, цыплят... того, по осени, брат, считают, — невнят­но, словно для себя самого, обронил кто-то.
Фаляхов был уверен в успехе. Он только усмехнулся в ответ, широко расставил руки и, опершись ими о край стола, выпятил грудь.
— Да вы что, с ума, что ли, посходили?.. Думаете, найдется конь, который сможет потягаться с моим Чемпионом?.. Не смешите людей!
— Нет, брат, ты, видно, прилип к столу, встань-ка да взгляни...
— Стоя, лежа — какая разница. Первый есть первый. Вашим стригункам за нами не угнаться. — Говоря так, он тем не менее нехотя поднялся и стал вглядываться в скачку.
— Так говоришь, твой впереди?
— Ха, да разве не ясно, что все ваши кони лишь тень моего Чемпиона, — вскричал Фаляхов. Безгранична была его вера в своих скакунов. Но скачка есть скачка, и Фаляхов, забеспокоиви стал невольно шарить в карманах в поисках очков.
К майдану приближались две лошади. Один, без сомнения, -- Чемпион. А рядом с ним и в самом деле, словно тень знаменитого скакуна, неслась лошадь с небольшим крупом.
— Чемпион, давай, Чемпион, — забыв обо всем, закричал Фаляхов.
Словно и впрямь услышав голос хозяина, скакун с известным именем рванулся вперед. Ах, что за чудо-конь! Дивное диво. Плотный стан, блестящий, словно стянутый ремнем. Грива, словно крыло, распластавшееся на ветру. А хвост? Что за хвост, дугой поднявшийся кверху. Нет, Чемпион достоин своего имени. Можно ли поверить, что нашелся ему соперник?!
Мустафа Фаляхов, конечно, не мог поверить. Его скакун немного вышел вперед, рот председателя растянулся до ушей, на глаза набежали слезы восторга. Не помня себя от радости, он стал топтаться на месте, размахивать руками и, наконец, запрыгал как ребенок. Кажется, еще мгновение — и этот седеющий человек сам побежит вместе с лошадью.
— Наддай, наддай, душа моя, голубчик, еще немного... Чем… пи-он... — приговаривал он про себя. Казалось, что летящий скакун слышит его, не только слышит, чувствует его пульс, его дыхание...
Осталось пересечь речку, а там только глазом моргнуть -- славный жеребец окажется посреди майдана. Но тут все ахнули. Небольшая лошадка, прилепившаяся, как тень, к Чемпиону, рывком поравнялась с ним, потом вышла на полтуловища вперед. Тонкие ноги словно не касались земли, лошадь неслась над зем­лей как птица.
— Чемпион, Чем-пи-он... — застонал Фаляхов. Его голос был похож на крик утопающего.
А расстояние между лошадьми тем временем все увеличива­лось. Изящная маленькая лошадка уже почти на длину вожжей оставила позади себя скакуна из соседнего колхоза. Вот уже кони из последних сил вбегают на майдан. В какое-то мгновение Чем­пион почти достает соперника. Фаляхов все еще надеется на этот последний рывок своего знаменитого скакуна. Но сил уже нет — все отдано борьбе без остатка. Голова устремляется вперед, но вот ноги... Ноги отказываются служить... Чемпион, как подкошен­ный, падает на зеленую мягкую травку. Всадник летит через голо­ву. Майдан охает от страха. Женщины закрывают глаза. Фаляхов бессильно падает на скамью и съеживается, как шар, из которого только что выпустили воздух.
Всадник — проворный мальчишка, перекувыркнувшись через голову, тут же вскочил на ноги. Вмиг подбежал к поверженному скакуну, пытаясь поднять его на ноги. Он нежно вытирал белую пену с губ Чемпиона.
Шею победившей лошади по традиции обмотали огромным вышитым полотенцем. А она все еще не могла остыть от азарта скачек, рысью бегала вокруг майдана.
— Ну и резва пегая кобылка!..
— Надо же, самого Чемпиона обошла!..
— Чья же это красавица? Как ее зовут?
— А всадник наш ли, деревенский?.. — перебивая друг друга, расспрашивали сидящие на майдане. Но пока что никто не знал ни имени кобылы, ни имени седока.
Лишь немного погодя разнеслась весть, что лошадь принадле­жит леснику, а седок — его сын. Тем временем председатель Мустафа Фаляхов не стал мозолить людям глаза, свалил всю вину за проигрыш скакуна на мальчика-седока, разнес его в пух и прах, сел верхом на Чемпиона и удрал от позора в свою деревню. Белая же «Волга», ожидавшая его на том берегу речки, простояла до тех пор, пока народ не разошелся с майдана.
Через неделю сабантуй праздновался в районном центре. Нет слов, чтобы рассказать о скачках. Собрались скакуны-победители со всей округи. Каких только лошадей не было тут: и вороные, как черемуха, и белые, как сахар, и серые в яблоках со звездочками на лбу. Каждый, хоть что-нибудь смысливший в лошадях, обязатель­но останавливался у скакунов из колхоза Мустафы Фаляхова. Ну и, конечно, толпились около Чемпиона — далеко разнеслась его слава. Сегодня же скакун выглядел как никогда победно. Гарце­вал, пританцовывал на месте тонкими ногами в белых чулках. Ка­залось, вот-вот брызнут искры из глаз и из-под копыт. И ростом он возвышался над другими конями.
Чемпион то и дело поглядывал в сторону привязанной к стол­бу светло-рыжей лошади с черной гривой и с черным хвостом. Иногда он издавал тихое ржанье. Кому какое дело до поведения скакуна. Кому, но не Фаляхову. Он, знавший каждое движение ло­шади, понимавший каждый звук, который от нее исходил, все понял. Это была та самая молодая кобылица, которая на сабантуе в Лучистой Поляне обошла Чемпиона. Оказывается, беспокоится, мучается, бедняга, что отстал тогда, пропустил вперед гнедую лошадь, не может никак примириться с этим. Он, оказывается, рвется поскорей вступить в единоборство с резвой кобылой, доказать всем, что он самый сильный, первый скакун.
— Подожди, дорогой, скоро наступит твой час, — Фаляхов погладил лошадиную морду, приклонил голову ей на гриву и постоял немного, обняв крутую шею коня. Любимый скакун был ему как родной ребенок, как продолжение его самого. Ведь и сам председатель всегда и во всем стремился быть первым. Добивался этого правдами и неправдами. Будь то на работе или в повседневной, жизни — не любил отставать, кровь из носу, но быть первым, по­бедителем... — Сынок. Душа моя, — повторил Фаляхов. У него потеплело, на душе оттого, что он понял своего скакуна и что они так близки друг к другу. Боясь показать людям навернувшиеся на глаза слезы, он спрятал лицо в гриву коня.
Спустя некоторое время Фаляхов не выдержал и сходил к сопернице. Проходя мимо лошади, он нарочно резким движением перекинул пиджак с руки на плечо. Быстрая кобыла вздрогнула и беспокойно шарахнулась в сторону.
Он прошел мимо и вновь повернул назад, стал пристально изучать кобылку, пытаясь разгадать, в чем секрет ее резвости. Ро­стом невысока, возрастом скорее всего четырехлетка. Не породиста, но сразу видно, что природа создала ее для скачек. Тонкие плотные ноги, круглый стан, словно стянутый ободком, широкая высокая грудь и длинная шея — все для скачек. Какая же он шля­па — Фаляхов, если раньше не узнал о существовании такой ло­шадки. Ни за какой ценой бы не постоял. Да, эта пегая кобыла и сегодня может попортить кровь Мустафе Фаляхову.
Быстрыми, уверенными шагами Фаляхов подошел к кобыле, на ходу схватил лошадь за узду, а другой рукой оттопырил ей ноздри.
«Охо-о», — протянул он про себя. Дыхательные пути лошади были на удивление широкими, величиной с медный пятак. Мурашки пробежали по телу председателя. Все! Полный крах! Никакого просвета. Обойдет. Никаких сомнений. Какой позор на его голову. Чье имя будут произносить с почтением, встречая на майдане ко­ня-победителя? Имя мальчишки-сопляка?..
«Нет! Не бывать этому». Председатель намотал на левую руку узду, оглянулся по сторонам. Лошадь словно почуяла недоброе, вздрогнула и вскинула голову. Но куда ей деваться, узда находи­лась в безжалостных руках. Он еще раз оглянулся, потом кулаком резко ударил по нежному носу пегой кобылы, сбивая ей дыхание. Бедная лошадь шарахнулась, хотела отпрыгнуть, взбрыкнула за­дними ногами, лягнула пустоту, но не смогла уклониться от ударов крепкого, как железо, кулака Фаляхова.
— Зачем обижаешь лошадку, Мустафа? — спросил проходя­щий мимо знакомый мужик.
— Капризничает что-то, — ответил Фаляхов. Хотя мужик и уз­нал его, но председатель что-то не мог его припомнить. Да и то сказать, в этом не было ничего удивительного. Фаляхов в районе известный человек.
— Хозяину виднее, конечно, — бросил мужик, продолжая свой путь.
Фаляхову бы остановиться, но где там. Он принял решение. В руке сверкнул нож... Он аккуратно надрезал узду в трех местах, потом добрался до бечевы, которая связывала войлок, приспособ­ленный мальчиком вместо седла. Фаляхов хорошо знал лошади­ную сбрую и поэтому не до конца разрезал кожу. Оборвется в са­мый нужный момент, когда лошадь резко тронется с места.
Только проделав все это, Фаляхов, успокоенный, удалился. А настоящий хозяин лошади — сын лесника в это время с двумя мо­рожеными в руках выходил из очереди. Мальчик этим летом впер­вые приехал в город, и у него закружилась голова от радостного и многолюдного районного сабантуя, от звуков гармони и песен, от красоты лошадей, которые готовились к скачкам.
И вот участники скачек выстроились на линии старта рядом с майданом. Быстрая пегая кобыла подошла одной из первых. Маль­чик, сидящий на ней верхом, решил, что ею овладел азарт борьбы и потому она то и дело фыркает, мотает головой из стороны в сто­рону. Ведь он месяцами холил ее, гладил щеки, расчесывал гриву и хвост, кормил и поил из собственных рук. Ему и в голову не при­шло, что лошадь задыхается от сгустков крови, которые забили дыхательные пути.
Фаляхов не доверился седоку, сидевшему на Чемпионе. Он ре­шил сам принять участие в скачках. На этот факт, конечно, все мгновенно обратили внимание. Ну, раз уж сам решился, то будет бой. Фаляхову нужна только победа.
Чемпион встал рядом с быстрой кобылицей. Мальчик, слизы-вавший с пальцев последние капли мороженого, не обратил на это внимание. Лишь лошади переглянулись, словно в чем-то объ­ясняясь. Чемпион беспокойно переминался на месте с ноги на но­гу, а пегая кобыла круто мотала головой, словно желая что-то ска­зать сидящему на ней мальчику.
— Пора, тронулись, джигиты, — объявил мужчина в вышитой черной тюбетейке и в полосатой белой рубашке, не заправленной в брюки, как это принято у аксакалов.
Услышав команду, Фаляхов обеими ногами пнул в бока своего коня и с остервенением потянул повод в сторону кобылы. Кобыла, готовая рвануться вперед, метнулась в сторону от скакуна, горою выросшего на ее пути, и поднялась на дыбы. Мальчик-седок, пыта­ясь сдержать лошадь, внезапно перенес всю тяжесть назад и неожиданно, вместе с уздой, намотанной на руку, и с войлоком сполз к задним ногам лошади.
За умчавшимися скакунами поднялся столб пыли. Сын лесни­ка с глазами, полными слез, побрел вслед за пегой кобылой. Ка­кой позор — на глазах стольких людей так нелепо упал с лошади.
Мальчик и лошадь понуро шли рядом. Майдан скрылся из ви­ду. А они все шли, опустив головы. Разве могли они подумать, что на свете существует зависть, коварство, что кое-кто не в силах со­владать с собственным самолюбием.
Они оставили в стороне широкую накатанную дорогу, проло­женную вдоль реки Ушмы, и в обход сухой реки направились к ле­су. Зачем им встречаться с лошадьми, которые, повернувшись, вот-вот промчатся обратно. Ведь они выключены из этого азарта борьбы, когда забываешь обо всем земном и только ветер свистит в ушах.
Мальчик ускорил шаг. Пегая кобыла не отставала. Они были по-прежнему рядом, так, как ушли с майдана. Мальчику и в голову не приходило, чтобы сесть на лошадь и ускакать подальше. Вдруг до его слуха донесся топот копыт. Берегом реки бешено неслись скакуны. Впереди, оставив всех далеко, летел Чемпион. Тут уж не было никаких сомнений, что он первым ворвется на майдан.
Не выдержало беспокойное сердце пегой кобылы. Неожидан­но она высоко вскинула голову и разразилась чистым простодуш­ным ржанием. Голос кобылицы напоминал журчание ручья, струя­щегося по мелким камушкам в лунный вечер, и заливистый смех невинного ребенка, и звон монист в косах невесты.
Мальчик, желая успокоить лошадь, обнял ее за шею и потому не видел, что произошло в это время на широкой дороге, ведущей прямо на майдан. Летящий впереди конь, заслышав ржание, сразу же замедлил шаг, пытаясь свернуть к лесу.
— Чемпион... Чемпион... Да ты сдурел, что ли?! Что с тобой, Чемпион?! — изо всех сил тянул узду к дороге седок. Конь, одна­ко, не захотел повиноваться, брызжа слюной и яростно жуя же­лезные удила, он упрямо рвался к лесу. Всадник колотил его по ребрам, бил ладонью по глазам. А когда поравнявшиеся скакуны стали их обгонять, в бешенстве пустил в ход рукоятку плети.
Но жеребец все равно сделал по-своему. Величественный, ог­ромный, он взвился на дыбы, а потом резко поддал задом. Седок вылетел, словно выброшенный катапультой. Гордый красавец, и не взглянув на поверженного всадника, рысью помчался к сухой реке, тянувшейся к лесу.
Навстречу ему, развевая на ветру гриву, летела пегая кобыла.