Взлететь бы мне птицей...

Глава 21

В ноябре Рафаэль получил очередной отпуск. Где провести отпуск, куда ехать — этот вопрос не вызывал споров, он был давно решен. Они впервые поехали, как муж и жена, в родные края. Несколько дней сотрясали Уфу, посещая родных. Затем отправились в Новый Актау, который, как сказочный мир, навсегда приворожил к себе Рафаэля.
Новый Актау, конечно, не ахти какая деревня. Но для Рафаэля — необъятная вселенная. Здесь каждый дом и каждая калитка знакомы Рафаэлю. В домах живут люди, один интереснее другого — красивые, трудолюбивые и неповторимые.
Улица хоть одна, но тянется от истоков реки Идэш до самого леса. Дом Смаковых в нижнем конце улицы, где смешанный лес переходит в сосновый бор.
Хафаза-апай у ворот ждала старшего сына и невестку. С сыном поздоровалась за руку. Изъявления ласк и нежностей не приняты у татар. А невестку обвила руками, точно птица своего птенца.
— Здравствуй, доченька, — и с этого момента называла ее дочерью.
— Здравствуйте, мама, — ответила Лена.
К воротам вышел и Миргалим-абый. Он был, конечно, степенный и спокойный. И все же при виде сына не смог сдержать слез. Он серьезно болен. Но был очень рад видеть сына. Тут же подоспели Тамара и Ринат.
Рим и Нур были в армии, в разных городах. Гурьбой вошли во двор. По двору, играя, бегали ягнята, посыпая своими черными ягодами снег. Около скотного сарая кудахтали куры, голос подал и петух, мол, я здесь. И таким образом, несмотря на конец ноября, в Новом Актау начался праздник.
Свадьба гудела несколько дней. Миргалим-абый и Хафаза-апай собрали всю родню и соседей. Слава Аллаху, ноябрь — богатый месяц в деревне. Время забоя скота: баранина, гуси, утки; картошка, морковь, лук — все свое. Да и у Рафаэля есть возможность покупать в деревенской лавке ящиками то одно, то другое. Дом гудит — полон гостей. Певуны и танцоры, не помещаясь в доме, выходят во двор, мол, тесно в доме.
— Холодно, сынок, не простудись, — говорит мать, увидев, как сын, расстегнув пуговицы кителя, кружится в танце.
— Не переживай, мама. Ведь там, наверху, мы летаем в сорокаградусном морозе.
— Холод не дает покоя, — шутит Хамидулла-абый, оставивший ногу на войне. Чувства переполняют душу, и он, опираясь на костыли, скачет на одной ноге.
— Конечно, не дает, какой там покой. Если пропустишь еще пару стаканов, в снегу начнешь валяться, — ехидничает его жена.
— Гости, идите в дом, — приглашает Ринат. — Мама поставила бэлэш на стол.
Его не слышат. Чтобы победить звуки гармони, шутки и смех, мальчику пришлось повторить приглашение. Он почти кричал, что есть силы.
— Рафаэль… Тети… Дяди… Сваты и сватьи… — Все идите в дом. Бэлэш на столе.
Музыка стихла. И все потянулись в дом. Все тот же самый Хамидулла-абый, погладив Рината по бритой голове, сказал:
— Ну и голосище у тебя, парень. Откуда только вырывается?!
— Вы же не слышите. А мама зовет, — шмыгнул мальчишка носом и юркнул в дом. Не станешь же пререкаться с насмешниками.
Водка была. Но деревенский люд в те годы еще не успел подружиться с ней. Большей частью пили бывшие фронтовики. Да и то для настроения. Напиться допьяна, безобразничать, приставать к людям — такого не бывало. Если выпивший шел по улице, то встречные переходили на другую сторону. И только подростки, насмехаясь, шли сзади — им было интересно, словно они смотрели спектакль. Цирк и клоуны тогда еще в деревни не приезжали, вот и заменяли те редкие пьяницы этих самых клоунов.
После бэлэша вновь запели. Ведь на свадьбу был приглашен первый на деревне гармонист — он и заводил всех. Миргалим-абый, вспомнив годы учебы в медресе «Галия», там он играл в струнном оркестре, заиграл на мандолине. Гости подхватили:

                   Мы прибыли издалека,
И сколько проживем мы тут, не знаю.
Темнеет цвет у калфака:12 
Всем видно, это по милым я скучаю.

— Ох, и напевные наши старинные народные песни, — глубоко вздохнул Миргалим-абый, наигрывая на мандолине, он пытался подпевать. Рот открывается, а голоса нет. Видно, что ему очень нездоровится.
— Миргалим-абый, вот ты, человек, учивший нас истории. Тогда объясни-ка нам, — расхрабрился вдруг фронтовик Хамидулла. — В песне поется: «Мы прибыли издалека». Никак не пойму, объясни, пожалуйста, из какого далека мы прибыли сюда?
— Да, брат Хамидулла, ты очень важную деталь уловил из песни, молодец. В народной песне случайных слов не бывает, только пережитое… На эти земли наши пращуры бежали, то есть перебрались, когда царь хотел окрестить их.
— Откуда бежали?
— Кто из Казани. А кто из пензенских и касимов­ских краев.
— Аж оттуда.… Не может быть… — задумался Хамидулла. Хоть он и был под мухой, но оставался в своем уме.
— Да, кто на лошади, кто сам тащил повозку, погрузив ребятишек, бабушек и дедушек, вынуждены были бежать. А башкиры приняли их, протянули руку помощи. Вот именно поэтому мы своим братьям башкирам должны быть на веки благодарны. Понял Хамидулла?..
— Вот оно что… — протянул Хамидулла. — Почему ты об этом не говорил на уроках?
— Разве обо всем расскажешь, брат Хамидулла. Мы, к сожалению, очень мало еще знаем о себе, о своем народе. Много знать будешь — быстро состаришься, говорит народ. И не позволено все знать, — закончил Миргалим-абый. Да к тому же это ведь свадьба, а не урок истории.
Тогда, взяв на себя инициативу, навалившись на одну ногу, опираясь о стол, Хамидулла встал и поднял свой стакан. Чуть подождал, пока утихомирятся другие, и стал во весь голос говорить.
— Односельчане… Родные… — растроганно произнес он, шмыгая носом. — Я поднимаю этот стакан за здоровье Миргалима-абый. Призываю всех мужчин присоединиться ко мне. Ведь Миргалим-абый — он… Миргалим-абый, он не только в деревне нашей и в округе, но во всем мире — единственный… Просто мы ему еще не знаем цену, понимаете ли…
Хамидулла был бескорыстный человек. Он не лицемерный, говорит от чистого сердца. Поэтому мужчины, кто пил и не пил — все встали. Рафаэль тоже встал и за компанию был вынужден пригубить из своего стакана.
— Рафаэль… — бросив укоризненный взгляд на мужа, прошептала Лена, — не увлекайся. — Ну, как тут не заволноваться. Каждый день праздник, застолье не прекращается.
Халмидулла, став хозяином ключа от языка, вновь зашевелился, но на этот раз не встал, а с места задал вопрос:
— Миргалим-абый, задам тебе еще один вопрос, можно… Значит, ты говоришь, что мы приезжие. Вот скажи ты нам, как ты думаешь, например, вот ваш род — Смаковы — из каких краев? И почему у вас такая фамилия — Смаков?.. Вроде и не русская и не татарская?..
— Тут уже получилось два вопроса, — заметила жена Хамидуллы. Она с гордостью слушала, как ее муж ведет содержательную беседу с самым уважаемым человеком в роду, с самим учителем. Хоть и без одной ноги, он ее муж. Видит же, с каким вниманием слушают их беседу гости. Как тут не загордиться!
Миргалим-абый ответил коротко.
— Наши деды прибыли из касимовских краев. А Смаков — я думаю, произошло от имени Исмагил. Порой мы сами Исмагила, для краткости и удобства, называем «Исмаком, так ведь. Видимо, это несколько русифицированный вариант от традиционного татарского имени Исмагил… Могло ведь так случиться, а Хамидулла?..
— А я-то думал, что ваш род ведет начало от мурз13, — и счастливым взглядом обвел гостей. — Хотелось даже похвалиться, что был я в гостях у мурзы.
— Забудь об этом, Хамидулла. Князей и мурз теперь нет. Мы теперь все равны. Советская власть не любит таких разговоров. Сейчас в почете быть представителем бедного крестьянства или батрака. А обо всем остальном — забудь, — произнес Миргалим-абый. Конечно, он был не согласен с тем, что говорил. Но никуда не денешься, времена были такие. Поэтому сегодня был не в настроении, сумрачный.
В татарских деревнях свадьбы раньше продолжались неделями, а то и дольше. В начале у отца и матери проходили свадьбы. Затем, по родственникам. Потом соседи и друзья начинают приглашать молодоженов к себе. От приглашения невозможно было отказаться. Как гласит поговорка: зовут — иди, гонят — беги. Хотя эти застолья на протяжении многих дней изрядно надоедают. Но никуда не денешься, обычаи народные приходилось соблюсти строго.
Одно дело сидеть за столом. Но вот когда затемно дружно и весело всей большой семьей возвращаешься домой, громко затянув исконно народную песню или весело разговаривая, — вот такое не забывается.
На вопрос: «Кто это так хорошо поет?» — односельчане, не глядя в окно, могли ответить:
— Кто же?.. Смаковы… Их сын — летчик Рафаэль из самой Уфы жену привез!.. Вот и продолжают пировать…
Днем молодые любовались красотами деревенской природы. Осенняя грязь осталась позади, снег неглубокий — еще ведь только начало зимы. Детство Рафаэля прошло среди лесов и полей, а для Лены, выросшей в городе, интересно и поучительно знакомиться с природой родного края — лес, деревья, животный мир и птицы. Рафаэля умиляла не только любовь жены к природе, но понимание ее тайн. Из-за зимы деревья голые, и Лена не могла отличить одно дерево от другого. Она узнала только ель, сосну и березу. А для Рафаэля все — открытая книга.
— Рафаэль, что это за дерево? — спросила она в очередной раз.
— Ты все время задаешь один и тот же вопрос, моя красавица, — а сам радуется ее заинтересованности. И, вдохновившись, отвечает стихами: «Это какое дерево? Почему оно голо? Это, дорогая, дубок. Корень очень глубок. Крона развесиста, он сравним только с батыром Алыпом...»
— Рафаэль, ты своими шутками сбиваешь меня с толку. Ты или стихи читай, или отвечай на вопрос. Если не знаешь, не обманывай, договорились? Вон то дерево ты назвал кленом, а про это говоришь — дуб, а я не вижу между ними никакой разницы…
— А я вижу. Ты обращай внимание на кору. У дуба кора более чистого цвета. На стволах морщины глубокие, и ветки по сравнению с кленом растут не вверх, а топорщатся книзу. Не веришь — сравни сама.… А вот та — гладкоствольная липа. А там, поближе к озеру, — черемуха, вяз и ильм.
— Откуда ты знаешь, мы же еще не подошли к озеру.
— Для этого необязательно стоять у воды, на влажных почвах растут эти деревья.
— Я знаю черемуху. Вяз, ильм — слышу впервые.
Лена, шедшая впереди, вдруг остановилась.
— Смотри, Рафаэль, здесь какие-то следы.
— Это следы лисицы. Прошла здесь недавно, ну, час или полтора назад, — сказал Рафаэль.
— Почему не заяц? А может быть волк?
— У каждого зверя свой след, своя поступь, своя длина шага, красавица моя. Чтобы определить, чей след — нужен опыт.
— А как ты узнал, когда прошла лисица? Ты же не видел ее.
— Следы очень ясные. Вон, видны следы когтей. Чем больше времени проходит, тем следы больше покрываются снежной пылью и тускнеют.
— Вот как… — проговорила горожанка. — Здесь лисы водятся?
— Не только лисы и зайцы, а есть лоси, кабаны и даже лесная кошка — рысь. Говорят, что временами медведи забредают со стороны Уральских гор.
— Правда? — вздрогнула Лена. — Тогда почему мы здесь бродим.… Давай скорей уйдем, пока живы.
Рафаэль громко расхохотался.
— Бояться нечего, красавица моя. Все хищники — дети природы. Они не трогают людей.
— И волк, и медведь?
— Да, и волк, и медведь. Наоборот, они, учуяв человека, стремятся обойти стороной. Если их не обижать.
— Все равно, боюсь. Давай вернемся, — и она повернула назад. — На сегодня хватит, да и устала я.
На другой день они отправились в другую сторону, к горе Нагыш, где Рафаэль в детстве собирал ягоды и впервые увидел летающий самолет.
Каждая кочка, каждый холмик обновляли ему воспоминания о детстве и отрочестве.
— Лена, вот этот одинокий дуб тогда еще был маленьким. Ведь у дубов есть пора мальчишества.
— Почему мальчишества? Дуб — красивое дерево, его можно сравнить и с девушками, — от хорошего настроения она затеяла спор.
— Интересно, что, по-твоему, ребята должны быть некрасивыми? А я считал себя красивым…
— Ты же, Рафаэль, один такой.
— Ну, тогда ладно… — и он, подхватив жену, поднял ее высоко.
— Ой, уронишь. Не забывай, нас двое.
— Не забуду. Это я его готовлю к полетам.
— А если родится дочка?
— Буду радоваться, красавица моя, — нагнувшись, он поцеловал жену.
Некоторое время они шли молча, держась за руки. Вдруг Рафаэль утишил шаги, что-то вспомнил.
— Вот из-за этого подъема я чуть не умер.
— Как? Ты мне об этом не рассказывал…
— Повода не было.
— Я о тебе хочу знать все. Не только твои счастливые моменты, но и твои горести должна знать. Расскажи, не томи.
— Это было во время войны. Стояли самые холодные дни января. У скота на ферме кончился корм. Я впряг старого мерина и отправился за сеном. Нагрузил телегу. Выехал обратно. А когда взбирался на этот подъем, мерин остановился. Не может тянуть воз, обессилел. Он голодный, можно ребра пересчитать. Огреть бы кнутом — жалко. Вынужден был отдать ему свой кусок хлеба. Он съел, но все равно не тянет. А холод… У меня замерзли не только руки и ноги, но и лицо. Стало клонить ко сну. Нет, говорю себе, не собираюсь радовать фашистов. «Давай, лошадка, — говорю, — вместе потащим. Там в колхозной ферме коровы есть хотят». То ли понял, то ли собрал последние силы, мы одолели подъем. И добрались до деревни. А дома мама ахнула: оказывается, я обморозил себе не только лицо, но руки и пальцы ног. Неделю провалялся в постели. Гусиное сало, которым мама растирала, сделало меня человеком, вернуло мне жизнь.
— Ой, мой милый.… Ой, мой милый, — твердила Лена.
А Рафаэль уже заговорил о другом.
Так незаметно прошел отпуск: днем ходили по окрестностям деревни, вечера проводили в гостях, или же дома вели разговоры о жизни.