Взлететь бы мне птицей...

Глава 4

В связи с войной летние каникулы старшеклассников начинались на месяц-полтора раньше и также позже кончались. Хоть это и называется — каникулы, — это не летний отдых, а трудная и изнурительная работы. Рафаэль, как и его мать Хафаза-апай, с рассвета и дотемна на колхозной работе. Есть ли продукты, топлено ли в доме — никому нет дела, не имеешь права пропустить ни один трудовой день. Деревенский люд не имел средств отдать для фронта, но готов был отдать все силы и, если понадобится, душу во имя победы, ради спасения Родины. Лошади еле ноги таскают, худые, и им не хватает корма. Сани или арбу, груженную сеном, временами приходилось тащить вместе с лошадью, встав рядом. Но с молодым задором преодолевали любые трудности. Если в руках краюха хлеба и вареная картошка — весь мир светлеет, забываешь, что ты всего лишь отрок и наполняешься мужской энергией.
В военные годы не только подростки, но и малые дети быстро взрослели. Вот и у них в доме, когда мать и брат уходили на работу, то все заботы по хозяйству ложились на Рима, которому шел двенадцатый год. К тому же он всю семью снабжает обувью — плетет лапти. Нур и Тамара собирают ягоды, заготавливают на зиму лещину, рябину, калину, разные полезные травы. С утра до вечера они пропадают в лесу, за что их прозвали в шутку «лесные дети». Теперь и последыш Ринат начал приучаться к делу, и у него свои обязанности: кормить и поить кур и цыплят, собирать куриные яйца, гнать из огорода чужих коз и соседских кур.
В середине лета 1943 года в Новый Актау из района прибыл самый главный начальник по топливу — начальник райтопа. Бригадир Фахрислам Самигуллин, он же старик Фарсай, собрал у сторожки самых здоровых и шустрых парней деревни.
Начальника райтопа звали Хатип. Хоть и невелик он ростом, но пышет здоровьем, и только Аллах знает: почему он не на фронте. Он в хромовых сапогах, галифе, кителе цвета хаки. Вначале он поздоровался со всеми за руку и познакомился. При этом каждый должен был называть свое имя и фамилию, сколько ему лет.
«Нурый Хакимов, шестнадцатый год. Фарваз Бакиев, пятнадцать. Смаков Рафаэль, пошел шестнадцатый. Риджал Хамитов, пятнадцать. Лябип Гималов, скоро исполнится четырнадцать, пойдет пятнадцатый...»
Когда очередь дошла до Лябипа, начальник задумался. То на бригадира посмотрит, то на отрока.
— Справится ли, ему даже четырнадцати нет...
— Я же сказал: скоро пойдет пятнадцатый, — умоляюще уставился Лябип в глаза начальника. — Разве дело в годах, посмотрите, какие у меня мускулы.
— Он старательный мальчик, справится. И мать очень просила, — вмешался бригадир Фарсай.
Начальник вроде согласился.
— Ребята, — начал бригадир. — Государство доверяет вам очень ответственное дело. Не забывайте: идет война. А сейчас слово предоставляется начальнику райтопа товарищу Хатипу.
Начальник еще раз пробежал глазами по лицам парней, стоявших напротив. Мол, все ли на месте, готовы ли выслушать его слова. И вдруг он оживился, поднял правую руку и, размахивая кулаком, приподнимаясь на носки хромовых сапог, заговорил. Такого оратора деревенские мальчики видели впервые в своей жизни. Открытыми ртами слушали его.
— Черные вороны напали на нашу Родину. Чтобы их победить, нужно топливо, товарищи. Их, этих самых черных ворон, мы уже прогнали с берегов Волги. Красная армия под руководством товарища Сталина без сомнения уничтожит захватчиков. Мы погоним их в Берлин и там задушим в их логове. Но для этого нужны дрова. Если будут дрова... Если будут дрова, — повторял он в поисках нужного слова. И все размахивал при этом, пусть и не большим, но крепко сжатым кулаком вокруг своей головы, словно бил поленом по голове фашистов. — Если будут дрова, будут работать заводы и фабрики, товарищи. Будут нестись на запад груженные военной техникой наши паровозы. Вот так, таким образом, мы и разгромим этих самых заклятых врагов, фашистов, товарищи.
Только тогда, когда начальник умолк, чтобы передохнуть, стали дышать мальчики и осмелились прикрыть свои рты. Воспользовавшись паузой, и бригадир Фарсай сумел втиснуть пару фраз.
— Теперь понятно, ребята, какая великая задача стоит перед вами...
— Поняли, поняли, — закивали они словно дрессированные. Когда говорил начальник, у них даже волосы на теле встали дыбом. Они чувствовали себя солдатами перед отправкой на войну.
— Короче, ребята, — наконец проговорил начальник, опустившись с носка на пятки, — очень нужны дрова для фронта, для Москвы, Ленинграда. С сегодняшнего дня вы начинаете важное дело. Далеко ходить не надо, лес, вон, напротив. Договорились?
— Договорились, — хором ответили ребята.
Начальник посмотрел на бригадира.
— Вас, кажется, товарищ Самигуллин...
— Да, Фахрислам Самигуллин.
— А вам, товарищ Самигуллин, скажу. Ребята должны быть сыты, пилы острые, делянки распределены. С этого дня они числятся на государственной работе. Вот так, таким образом.
— Понял, товарищ начальник райтопа. За пилы возьмется Гарифуллин Гийниятулла-агай. Он знает это дело, очень уважаемый человек, ветеран первой империалистической войны. Вот так, таким образом, товарищ начальник...
— Вот и хорошо. Сегодня же приступайте к работе. К вам на помощь придут из Яммета женщины, марийки. Они хорошо знают это дело — выросли в лесу. Понадобится, так призовем помощников и из другой деревни, кажется она называется, Тугызкыз. Так ведь… Договорились. Теперь пошли, ребята, возьмемся за работу.
Отряхнув друг о друга свои хромовые сапоги, начальник райтопа поправил китель и галифе. Он собрался было уходить, но счел нужным напомнить:
— Через полчаса жду вас у малого каменного моста. Не забудьте обуться, негоже лесорубам ходить босиком. — Он кивнул в сторону Лябипа, стоявшего напротив, и пошутил: — Скоро четырнадцать исполнится, потом пойдет пятнадцатый...
— Надену, дяденька начальник, надену. У нас остались папины кожаные сапоги, — затараторил Лябип, испугался, как бы не лишили звания лесоруба.

Через пятнадцать-двадцать минут ребята собрались, одетые и обутые.
Начальник райтопа рассыпался в похвалах.
— Я еще не видел таких трудолюбивых людей. Глазом моргнуть не успел, а вы уже здесь. Вот молодцы, вот молодцы. И лес рубить так скоро будете. Я верю в вас. Так ведь, товарищ Лябип, — и он одобряюще похлопал по спине самого младшего мальчика. И улыбнулся: — Четырнадцать еще не исполнилось.
У Лябипа, обрадованного шуткой, рот до ушей.
— Да я и сам, начальник абый, жду и жду, в ждана превратился. Не исполнилось ведь.
Пока начальник шутил, появились бригадир Фарсай с Гарифуллиным Гийниятуллой.
Перейдя мост, они вышли влево по лесной тропе. Вскоре остановились у березовой рощи, где клекотал родник.
— Этим березам, наверно, лет по сто, да, Гийниятулла-агай? — обратился начальник райтопа к аксакалу.
— Живет береза сто лет или нет — не могу сказать. Однако эти — самые древние. Они уже росли, когда мы были детьми, — спокойно рассуждал старик. — Тогда их стволы, помнится, были толщиной с руку.
— Какой год вам идет?
— Скоро исполнится семьдесят. Я сейчас самый старый в деревне среди мужчин, хвала Создателю!
— Ребята, — громко произнес начальник. — Делянка будет здесь.
— Делянка... — Нурый вопросительно глянул на Фарваза. — Что это за слово?
— Не знаю. Видно, место, где заготовляют дрова.
А Рафаэля мучило другое. Ему жалко было рубить деревья. Ведь старая березовая роща была самым красивым местом в округе. Здесь всегда много земляники, ежевики. В ветреные дни в шуме берез ему чудился какой-то удивительно глубокий смысл. Казалось, выруби эти березы, и лес оголится, осиротеет.
— Жалко рубить березы, — произнес он, собрав всю свою смелость. — А в другом месте нельзя рубить?..
— Кто это сказал? Из чьих уст выскочили эти «вражеские» слова? Или мне только послышалось… — вдруг резко повернулся в сторону ребят начальник.
Тревожно стало на душе у ребят. А как же! Ведь начальник впервые так строго посмотрел на них. Ведь он может и прогнать их! Они замерли, словно в рот воды набрали.
— Это я, — решительно произнес Рафаэль. — Я не враг, а только жалко стало берез, товарищ начальник райтопа.
— Гляньте на него — жалеет березы, — воодушевившись, заговорил начальник, замахал опять руками, встал на носки хромовых сапог, словно распустил крылья, готовясь улететь. — С фронта только в наш район ежемесячно приходят пятьдесят-шестьдесят писем со словами «погиб геройски», «пропал без вести». Мужиков — опору страны — смерть косит безжалостно. Тысячи, миллионы героев сложили головы за отчизну. А тут — печаль о березах! Для Родины нужны дрова! Для фронта! Для победы над врагом! Дрова — это, если хотите знать, стратегическое топливо, товарищи! Так что, вот так, таким образом, товарищи лесорубы!
И на этот раз довольно долго говорил и махал кулаком начальник райтопа. Пламенно, уверенно, зажигая слушателей, особенно этих мальчишек, мог говорить он, слушали его, не дыша. Видно, в деревне еще не появлялся говорун с таким пафосом. Он так увлекся своей речью, что совсем забыл о Рафаэле.
Рафаэля поманил к себе Гийниятулла-бабай, стоявший в сторонке, прислонившись к березе. Он обнял мальчика за плечи.
— Сынок, — произнес он так, чтобы слышали и другие. — Ты не переживай. У этих деревьев, как и у меня, осталось, видимо, пять-шесть лет жизни. В этом мире никто и ничто не вечно. А так они хоть кому-нибудь пойдут на пользу. Обогреют. Будет больше пользы, чем когда сгниют или высохнут.
Рафаэль давно знал Гийниятуллу-бабай, но еще ни разу не слышал такого доброго мудрого совета. Он смотрел на костистые, жилистые большие руки, загрубевшие от многолетней работы, затем перевел взгляд на лоб — глубокие морщины напоминали борозды. Не зря он сравнивал себя с этими старыми березами, его морщины и впрямь похожи на их кору.
В деревне говорят, что в молодые годы Гийниятулла-бабай был очень мужественный. С первого и до последнего дня воевал в империалистическую войну, даже некоторое время пробыл в плену у немцев. Он был единственный человек в округе, кто знал не только немецкий язык, но и самих немцев и их страну. Но никто не слышал от него плохого слова о немцах и Германии. С женой они вырастили восьмерых детей. Четверо родились до войны, четверо — после его возвращения. Интересные были их имена: Сунгатулла, Сибгатулла, Мухаметджан и Сююмбике, а послевоенные — Алмес, Альберт, Радик и Фрида.
Теперь все его сыновья на фронте. Он уже получил две «похоронки». Поэтому он стал молчаливым. Не смогла перенести потери сыновей его жена — ушла из жизни.
По деревне пополз слух: мол, дело в том, что тому, что он о немцах плохо не говорил — есть серьезная причина. Якобы он поведал об этом фельдшеру Гали Гималову, вернувшемуся с войны без двух ног, что, будучи в плену, он влюбился и встречался с одной немкой. У них якобы родился сын, которого они назвали Алмесом. После возвращения из плена он и здесь родившегося очередного сына тоже назвал Алмесом. А перед тем как получить «похоронку», он якобы видел сон: его немецкий сын Алмес убил Алмеса, защищавшего Страну Советов. И что этот сон червем точит его душу.
Начальник райтопа, дав какие-то указания бригадиру, попрощавшись с ребятами за руку, вскочил на коня и ускакал.
— Я время от времени буду наведываться. А марийки прибудут завтра же, — крикнул он, сворачивая за деревья.
Наконец, односельчане остались одни.
— Березы-то, оказывается, вон какие толстые, — озабоченно говорил бригадир Фарсай-агай. — Пилы бы не сломать...
— Разводы у пил хорошие. Ребята — ретивые, — кашлянув, произнес Гийниятулла-бабай, желая подбодрить ребят. — Когда есть такие батыры, другие пусть поостерегутся.
Ребят эти слова окрылили. Кому не понравится похвала?! Они нагнулись за пилами и топорами.
— Не спешите, — урезонил их бригадир. — Поговорим о порядке работы. Прежде всего, выберем старшуго. Кого предлагаете?..
Ребята посмотрели друг на друга. Недолго думая, не споря, хором заявили:
— Рафаэль — наш командир, Рафаэль...
— А что он сам думает? Готов ли взять на себя ответственность?
— Зачем нам старшой? Все будем стараться, — возразил Рафаэль.
— Нет, парень, всякое может случиться. Мол, ты мулла и я мулла, кто же даст лошадям сено? Так не пойдет! В каждом деле нужен ответственный. В армии — это командир, а в колхозе, например, или председатель, или бригадир...
— Ну, тогда ладно, — вынужден был согласиться Рафаэль.
— Это другое дело. Один вопрос мы решили, значит. Есть еще один вопрос, — оглядел парней бригадир. — Кто из вас пилил дрова?
Ребята растерялись. Мол, что за вопрос?! Посмотрели друг на друга. Понятно, первым должен ответить тот, кто взял на себя ответственность.
— Фахрислам-агай, сам знаешь, мы же деревенские ребята. Кто же не спиливал сухое дерево, не рубил дрова? — ответил Рафаэль.
— Рубить дрова — это одно, а пилить лес — другое, так ведь, Гийниятулла-абый, — обратился бригадир к старику, дремавшему, прислонившись к дереву.
Тот, не открывая глаз, подтвердил кивком головы.
— Прежде всего, выясните, куда удобнее валить дерево. Это можно понять, разглядев, с какой стороны больше веток. Поэтому, прежде чем пилить, посоветуйтесь и придите к единому мнению. Затем, попилив сантиметров десять со стороны, куда повалите, нужно углубить это место топором. И только потом начнете пилить с другой стороны чуть повыше. Спилив, жердями столкнете дерево. Смотрите, чтобы на вас не упало. Бревна пилите длиной по метру. Сучья и ветки складывайте в другую сторону, они пригодятся своим, деревенским. Теперь все ясно?
— Ясно...
— Так что вот так, таким образом, — улыбнулся бригадир. Вот, мол, как он передразнивает начальника райтопа.
И ребятам стало смешно. Они хохотали от души.
Первое дерево бригадир вместе с Рафаэлем спилил сам. Другие ребята, взяв топоры, стали заготавливать жерди. Когда первая береза повалилась с тяжелым грохотом, Гийниятулла-бабай, который, казалось, дремал, открыл глаза.
Работа закипела. Ребята, не щадя себя, работали, как черти. На другое утро явилась и подмога — марийки из соседней деревни. С уменьшением столетних берез поляна в лесу все время расширялась и светлела. Теперь ребята хорошо знали, что такое делянка. Бревна складывали ровными штабелями. А малышня, способная тянуть тележку, «слизывала» ветки и сучья, точно языком, и сразу увозила в деревню.
Марийки тоже оказались умелыми, ничего не скажешь. Только вот не очень поймешь их разговоры. Но они постепенно привыкли и заговорили по-татарски, даже пошучивали. Всем ребятам дали прозвища. Обращались к ним запросто: «хороший мальчик», «красивый мальчик», «красавчик». А Рафаэля называли, как и его друзья, «командиром».
Днем они раза два трапезничали. Вначале ребята и женщины питались раздельно. А, подружившись, марийки стали приглашать ребят к себе. Совместная трапеза всем понравилась. Оказывается, в марийских деревнях был неурожай зерновых, но, несмотря на это, у них было много вкусных вещей, о которых татары понятия не имели: соленые огурцы и капуста, грибы. Ребята большие куски хлеба пододвигали женщинам. Видели бы вы, как марийки ели хлеб, они брали его маленькими кусочками, словно сахар, не оставляя ни крошки.
А ребята наслаждались в жизни невиданной едой.
Что может сравниться с такой трапезой!
А какие интересные и смешные истории рассказывали они. Не выдуманные, а случаи из жизни.
«Так однажды по марийской деревне ехали два татарина на телеге. Очень шустрые татары, видимо, из горных аулов.
— Марий-абый, дрова вам не нужны? — спросили они у лесника, который у своих ворот курил махорку.
— Нет, не нужны, — махнул он рукой. Мол, не видите, что ли, вон какой горой высятся у ворот.
Те даже не остановились, ладно, мол, и уехали прочь. А когда наутро лесник проснулся, то не поверил своим глазам и просто онемел. Гору дубовых дров словно ветром сдуло.
— Ошибся я. Ох, как ошибся... Ведь они же спросили: нужны ли мне дрова, а я лишь рукой махнул, — сокрушался он».
Нурулла, который не привык отставать от других, когда царили шутки и смех, в ответ им вставил свое.
«В соседней деревне жил мулла. Как-то раз он угодил в болото и стал тонуть.
— Спасите! Спасите! — кричит он. Собралось полдеревни.
— Мулла-абый, дай руку, — кричат ему, протягивая руку.
А тот руку не протягивает. И болото все глубже засасывает его. Уже торчит только голова.
— Мулла-абый, дай же руку, ведь засосет совсем, — переживает деревенский люд.
— Эх, вы, неучи, — прибежал тут из мечети муэдзин6. — Разве говорят мулле «дай»? На, хазрет7, хватай меня за руку, — тут мулла обеими руками схватился за его руку. И так муэдзин вытащил муллу из болота...»
Марийки покатились от смеха. Ох, умеет же рассказать Нурулла.
В марийской деревне Яммат тоже не осталось мужчин, все ушли на фронт. Женщины то и дело вспоминают своих мужей, читают их письма и плачут. А Лиза, которой не исполнилось и семнадцати лет, вышла замуж буквально накануне войны. И она получила «похоронку», так плакала, что распухла от слез и замкнулась.
Во время войны никому не было легко. Но, наверно, не было более незавидной судьбы, чем у женщин, которые создали семью перед началом войны. В девятнадцать-двадцать лет, а то и раньше, они стали вдовами.
Нет, никому не легко. Ребята тоже видят: в каких условиях их матери растят детей, ворочают мужскую работу в колхозе, а вечером готовят ужин, ходят за скотиной, а затем садятся чинить и штопать одежду. И все же им особенно жалко мариек, которые приходили на заготовку дров. Им казалось, что эти женщины как-то простодушны, незлобивы и наивны.
Татарки, хоть и плачут, но тайком, слезы на глазах прикрывают кончиком головного платка. А эти бедняжки могут заплакать, прильнув к груди ребят, которые только что вышли из детского возраста. А Лиза, если Нурый, конечно, не сочиняет, то несколько раз целовала его даже в губы. Оказывается, она твердит: «Ты очень похож на моего Микулая... Вот я тебя целую, когда скучаю и тоскую по нему».
— Может быть, и в самом деле был похож, однако у этой крещеной такие жаркие губы, — поведал Нурый Рафаэлю. — Ох, парень, когда Лиза целует, дрожь пробирает все тело. В мире, наверное, нет ничего более приятного, чем эти горячие поцелуи Лизы.
Рафаэлю, конечно, все это было очень интересно, но вновь и вновь расспрашивать друга об этих горячих поцелуях Лизы было неудобно и как-то стеснительно.
Как говорится: нет дыма без огня, Лиза стала приходить на работу нарядной. Она стала следит за каждым его шагом — просто привязалась к нему. Если надо поднять тяжелое бревно, то она обязательно позовет Нурыя на помощь, за водой к роднику ходит только с ним. А парнишке это очень нравится. Он заговорщицки подмигнет своим друзьям, улыбнется и идет за Лизой. А как он возвращается — словно кот, наевшийся масла. Рот до ушей.
Никто не знает, как долго бы это продолжалось и чем бы кончилось. Как-то раз к ним заявился сам Хатип — начальник райтопа. В хорошем настроении, видно, был под хмельком. Вовсю нахваливал работу ребят. Досталась похвала и женщинам...
Вдруг заметил он тут Лизу, которая поодаль стояла рядом с Нуруллой, опершись на березу. Забыв конец фразы, он предстал перед ней как щеголь-петух в своих хромовых сапогах. Вначале он звериным взглядом смотрел на груди Лизы, которые выпирали из кофты, как два тугих куска масла. Затем кошачьей походкой обошел березу, которую обнимала двадцатилетняя вдова. Видно, ему очень понравилась эта береза.
— Смотри-ка, что-то я тебя не припомню, новенькая, что ли? — остановился он напротив, смерив ее взглядом с головы до ног.
Лиза смутилась, щеки залились краской.
— Да я здесь с первого дня работаю, товарищ начальник райтопа, — произнесла она, потупившись, не зная, куда спрятаться от его голодного взгляда.
— Что-то не припомню. Если бы видел, то не забыл бы, — произнес он. Хотел, видимо, еще что-то добавить, но не осмелился.
Когда Лиза, опустив голову, хотела отойти, он схватил ее за руку. А Нуруллу прогнал прочь.
— Иди, браток. Иди к своим друзьям, работай.
Начальник сказал — не ослушаешься. Нурый подошел к ребятам. А начальник остался с Лизой.
— Как звать? — спросил он, разглядывая ее маленькими глазками.
— Лиза.
— Имя-то какое красивое у тебя.
— Обыкновенное. У нас в деревне много Лиз...
— Образование?
— Семь классов.
— Хорошо. Очень хорошо. Это же надо, а…
— Чего хорошего-то в семи классах.
— Мне не нужны твои знания. Сама хороша! Сама, — не стесняясь, облизывал губы.
— Обыкновенная уж, такая же, как все...
— Вот что, Лиза, с сегодняшнего дня ты будешь работать в моей конторе.
— Как так... Я — на лесозаготовках, товарищ начальник райтопа.
— Кто здесь начальник? — повысил голос Хатип.
— Ты...
— Во время войны слово начальника — закон. Так что вот так, таким образом, моя красавица!.. Поняла?!.
— Понять-то поняла, товарищ начальник райтопа. Лесорубам обещали дрова. Зимой что делать без дров?
— Будут тебе и дрова, и мурава. Не болтай много, понятно... — он даже подмигнул ей. — Я тебя только в кошевке буду возить, поняла?
Лиза растерялась. Вынуждена была покориться, как откажешь районному начальству. А тот, никому ничего не объяснив, усадил Лизу в тарантас, в котором приехал, и увез.
Уезжая, Лиза несколько раз оглядывалась на Нуруллу.
Тот даже хотел остановить лошадь Хатипа, но не посмел. Не зная, что делать, с комом в горле он бросился в лес. И больше не появился в тот день, не в состоянии был он работать.
Вот так уехала Лиза. А Нурулла остался.
Дни проходили за днями, однако, Лиза не вернулась к ним. Марийки по секрету сообщили Нурулле: Лизу, оказывается, теперь привозят домой только на тарантасе. Стала еще красивее — не узнать. Ходит в нарядных платьях, в туфлях на высоких каблуках. Губы красит красной помадой, от нее вкусно пахнет духами — голова закружится!
— Обо мне хоть спрашивает? Вспоминает? — не утерпел Нурулла.
Женщины — народ сообразительный, они с пониманием отнеслись к словам подростка.
— Все время только о тебе и спрашивает. Приветы передает, — успокаивали они его.
Он и счастлив от этих слов. Значит, Лиза не забыла его. Возможно, и скучает. Разве поведаешь об этом женщинам?! Бывали ночи, когда он, не сомкнув глаз, думал о Лизе. Только о Лизе…
До начала октября ребята рубили лес. Случались дни, когда не было хлеба на обед, обувка порвалась, поизносились, ладони покрылись жесткими мозолями, но они трудились, не зная отдыха. Никто не заикнулся, мол, устал, обессилел, или хотя бы ненароком пожаловался. Война идет — каждый старался ставить интересы Родины выше своих.
Жаль только рощу, которая была украшением деревни. Сколько поколений она, громко шелестя листьями, провожала в дорогу и встречала приезжих. Как глянешь на пустырь, глаза наполняются слезами. Зато для Москвы и Ленинграда наготовили много дров. Только одно и утешало: эти дрова — их вклад в дело разгрома захватчиков.

.