БЕЛЫЕ СКАЛЫ

Глава 15

В первый же день выгона стада Микэй сбежал...
А ведь было начало лета, которое все ожидали с нетерпением. Светлое утро, когда на травах блестят капли росы. Веет легкий ветерок, лаская дыхание, щекоча грудь, расчесывая пух. Под копытами теплая мягкая глина. Вокруг торжествует чистая зелень, от которой даже больно глазам.
И козы, которые всю зиму лежат взаперти в лабазах и во дворах, с нетерпением ждали этого утра, тоже в сборе. Невозможно передать, как они стосковались по своему Микэю, по его мощной гордой осанке, по ласковым нежным глазам. Серебристые козлята, которые до сих пор только слышали о гордом и великодушном козле, тоже здесь. Кто из них не хотел бы вырасти таким, как Микэй!
Кому как не самому Микэю знать все это, и тем не менее он сбежал. Предательски бросил всех и убежал. Даже Черемуха, шедшая рядом, не заметила, как он скрылся с глаз, когда они шли мимо брошенного дома, заросшего репеем и сорняками.
Кучка коз, шедшая впереди стада, продолжала свой путь. Козье стадо, которое текло как серебристая сверкающая лента, еще ничего не поняло и не заметило. Ведь это было стадо, которое совсем недавно составляло радость Микэя. А сегодня он добровольно расстался с этой радостью сам.
Нет, не белые дороги, не белые скалы были причиной побега. Он бы и сам, наверное, не смог ответить, куда устремился и зачем. Понимал, что делает большую ошибку. Но вернуться не было сил. Старался не думать о стаде, которое осталось без вожака, торопился, спешил. На заборах в щелях оставались клочья его пуха. Ноги бились о железяки, осколки стекла резали копыта. К бороде и груди пристали репьи, к ногам прилипли колючки. Весь во власти мучительной кошмарной жажды спешил он в деревню. Не видел, не замечал травы, крупных душистых листьев под ногами. Запаха их не чувствовал, от бледно-зеленого цвета трав, который когда-то приносил ему такой подъем и тепло, его даже мутило. Разозлился на текущий ручей, его хрустальный звон едва не привел его в ярость. Даже собственная тень его раздражала. Ненавидел огромные тяжелые рога, которые торчали у него на лбу. Ему казалось, что, не будь этих рогов, ему стало бы легче укрываться от любопытных взоров.
На улицах стихла утренняя суета. Он промчался прямо к магазину. Там пока никого не было видно. Это не удивило его. На высохших серых, как зола, комьях грязи он стал жадно искать окурки. Набрал полный рот и, запрокинув голову, с удовольствием стал жевать. Постепенно у него как будто прояснилось перед глазами. Он долго ходил один возле магазина. Лишь когда солнце добралось до концов его рогов, отправился к ремонтной мастерской.
Время от времени его кто-то ласкал, почесывал, но Микэю не было до них дела.
Почувствовав приятный запах, Микэй подошел к двери кузницы. Двое мужчин, прервавши дело, курили. Микэй остановился, печально глядя то на их руки, то на рты. Долго стоял, бросая умоляющие взгляды. В рот натекла слюна, в горле горело, глаза слезились. Но его почему-то не поняли. Мало того – прогнали. Микэй не хотел уходить. Он был готов стоять даже ради запаха дыма, который ласкал его ноздри. Ждал, когда бросят окурки. Как назло, их бросили не под ноги, а на угли. Искоса поглядывая на Микэя, переговаривались.
– Смотри, как, бедняга, мучается. Может быть, дадим хоть одну...
– Ни в коем случае!
– Последнюю, жалко ведь...
– А так разве не жалко?!
Люди продолжали разговаривать. Он видел по их глазам, чувствовал, они не желают ему зла, смотрят, как раньше, с любовью и нежностью. А вот сигареты жалеют.
Ждал, ждал и ни с чем ушел, еще раз обошел вокруг гаража, прошел перед выстроившимися в ряд комбайнами. И в конце концов забрался на кучку железяк, валявшихся в переднем углу ремонтной мастерской. Было невыносимо жарко. Микэй устал. Желая немного передохнуть, он лег на черный лист железа, вобравший в себя тепло солнечного дня. Ему хотелось спать, но сон не шел. Им овладело лихорадочное беспокойство, без всякой причины он то и дело шевелился, не знал, куда себя подевать.
Он лежал и смотрел на куски ржавого железа, долго смотрел. Оказывается, ржавые куски железа похожи по цвету на папиросы. То ли у него зарябило перед глазами, или и впрямь было так, он заметил, что и земля вокруг обретает ржавый цвет. И железная решетка, окружающая ремонтную мастерскую, тоже сплошь покрыта ржавчиной. Ржавые комбайны и крыши надворных построек, ржавая крапива и сорняки, растущие вокруг. Ржавые поля по ту сторону забора, солнечные лучи и те словно ржавые тонкие железные спицы.
Не веря своим глазам, он обратил внимание на тень, которая падала от его рогов – она тоже была ржавого цвета. Все вокруг – сплошной ржавый цвет. Заржавевший мир стал качаться перед его глазами.
Белый цвет мечты, где ты? Он стал искать его вокруг и в себе и не нашел. С тоской заметался в поисках зеленого цвета – и тот пропал куда-то. Ничего, ничего, кроме проклятой ржавчины. И березы на улице покрылись ржавчиной. И на их молодые листья, которые только что подняли ресницы на мир, опустилась ржавая пыль. Микэй устало и опустошенно закрыл глаза. Высокие горы и скалы, укутанные белым снегом, возникли перед его мысленным взором. Он вместе с братишкой играет, прыгая с камня на камень. Мать, стоящая на камне, зовет их к себе. Они, словно две стрелы, метнулись к ней и замерли, завороженные исходившим от нее серебристым светом. Стараясь походить на мать, они подняли рога, выпятили грудь и стали по обе стороны от нее.
«Видите, – сказала им мать, – вон там, очень далеко за белоснежными просторами, возвышаются белые скалы».
«Видим, видим», – отвечали они.
«Вот бы оказаться там и обрести желанный простор и волю, милые дети».
«Ведь и здесь просторно и весь мир бел!» – сказали они.
«Но здесь пахнет человеком. Я чувствую», – сказала встревоженная мать.
Братишка промолчал. А Микэй поспешил возразить матери:
          «Человек не сделает плохого, мама. Люди щедрые и ласковые, я сам знаю».
«Нет, дитя, ты когда-нибудь поймешь, что ошибаешься! – перебила его мать. – Можно спастись от медведя и волка, но от человека нет спасения...»
«Нет, мама, нет! Люди творят только добро. Они не тронут нас...»
«О, как бы я хотела, чтобы ты оказался прав, дитя! Доброта – от природы. От человека я не видела доброты».
«Мама, милая, не говори так! Без людей мир пуст... Люди добры, как сама природа. Человек никогда не обидит тех, кто слабее. Они, мама...»
«О-о-о, бедное дитя», – печально вздохнула мать и, повернув голову, заглянула Микэю прямо в душу.
Такой лучистый, живой, такой светлый был взгляд у его матери... У Микэя от этого взгляда всколыхнулась душа, заныло сердце. К его ногам, к груди, к рогам стала приливать животворная сила. Микэй вскочил и открыл глаза.
Ах, зачем он только это сделал?! Совсем забыл, что все происходит во сне. Мир покачнулся перед глазами. И мать, и ее лучистый взгляд, и белые мечты разом пропали, белизна повисла за густым туманом ржавчины. Везде, куда ни кинешь взор, ничего кроме ржавого железа.
В это время со стороны кузницы, расположенной на противоположной стороне, послышалось: – Микэй, Микэ-э-эй...

Навострив уши, Микэй торопливо направился в ту сторону, откуда слышался голос.